– Он нас терроризирует – вот как это называется, – медленно выговорил Страйк, почесывая небритый подбородок. – Хочет выбить у нас почву из-под ног, разрушить по мере сил нашу жизнь; и надо сказать, у него неплохо получается. К нам в контору заявляется полиция, нас с тобой вызывают в Ярд, мы теряем клиентов, у тебя…

– Насчет меня не беспокойся! – тут же перебила Робин. – Я не хочу, чтобы…

– Черт тебя раздери, – не выдержал Страйк, – мы оба видели вчера этого хмыря, Робин! Уордл вообще считает, что я должен приказать тебе сидеть дома и…

– Прошу тебя, – взмолилась Робин, хотя к ней вернулись утренние страхи, – не отстраняй меня от работы…

– Убийство – слишком высокая цена за уклонение от семейной жизни!

Заметив, как она содрогнулась, он тут же пожалел об этих словах.

– Я не прикрываюсь этой работой, – прошептала Робин. – Я просто ее люблю. Сегодня утром меня едва не вытошнило от того, что я тебе вчера наговорила. Я боялась, как бы ты не счел, что я могу дать слабину.

– Вчерашние разговоры тут ни при чем, слабина тоже. Речь идет о психе, который, судя по всему, тебя выслеживает и который уже разрубил на части одну девушку.

Допив остывший чай, Робин промолчала. У нее подводило живот от голода. Но от мысли о том, чтобы заказать еду в пабе, где подавали только мясное, ее бросило в жар.

– Ясно же, что на его счету это не первое убийство, правда? – Вопрос Страйка прозвучал риторически; взгляд устремился за барную стойку, где на черной доске от руки были выведены названия имеющихся сортов пива. – Обезглавить, отрубить конечности, вынести куски туловища… К этому ведь надо подготовиться?

– Да, наверное, – согласилась Робин.

– Это было проделано со смаком. Он устроил себе в ванной единоличную оргию.

Робин уже не знала, что терзает ее сильнее: тошнота или голод.

– Какой-то маньяк, садист, имеющий на меня зуб, решил соединить приятное с полезным, – размышлял вслух Страйк.

– Это указывает хотя бы на одного из твоих подозреваемых? – спросила Робин. – Которому из них, по твоим сведениям, уже случалось убивать?

– Ага, – кивнул Страйк. – На Уиттекера. Он убил мою мать.

Но совершенно иным способом, подумала Робин. Леду Страйк отправили на тот свет иглой, а не ножами. Щадя чувства Страйка, сидевшего с сумрачным видом, Робин не стала озвучивать свои мысли. Но потом припомнила кое-что еще.

– Думаю, для тебя не секрет, – осторожно начала она, – что Уиттекер с месяц хранил у себя в квартире труп женщины?

– Да, слышал такое, – сказал Страйк.

Эта весть прилетела к нему на Балканы от сестры Люси. Он сразу нашел в интернете фото своего бывшего отчима, входящего в здание суда. Уиттекер был почти неузнаваем: короткая стрижка, борода. Его выдавали только золотистые глаза навыкате. Если Страйк правильно помнил, Уиттекер, по собственной версии, страшился «очередного ложного обвинения» в убийстве, из-за чего попытался забальзамировать тело покойной, а потом упаковал в мешки для мусора и спрятал под паркетом. Адвокаты внушили строгому судье, что новаторское решение их клиента было принято под сильным воздействием наркотиков.

– Но ведь он ее не убивал, верно? – спросила Робин, пытаясь поточнее вспомнить все, что прочла в Википедии.

– Тело пролежало месяц; вряд ли вскрытие показало точную картину, – ответил Страйк; зрелище, которое Штырь описал как «жесть», само собой всплыло перед глазами у Робин. – Я-то лично готов поспорить, что именно он ее и убил. Это как же должно не повезти бедняге, если две его сожительницы одна за другой умирают дома, пока он сидит рядом и никого не трогает? Его, Уиттекера, влекла смерть, влекла мертвая плоть. Он сам говорил, что в юности работал могильщиком. У него был клин насчет трупов. Кто считал его закоренелым готом, кто – дешевым позером: эти некрофильские стишки, «Сатанинская библия», Алистер Кроули – все это дерьмо, но это был злобный, бесстыжий ублюдок, который каждому встречному и поперечному хвалился, какой он злобный, бесстыжий ублюдок… и что в итоге? Женщины ему на шею вешались. Мне надо выпить.

Поднявшись со своего места, Страйк направился к стойке бара.

Робин смотрела ему в спину, слегка озадаченная этой внезапной вспышкой гнева. Мнение о том, что Уиттекер – дважды убийца, не подтверждалось ни судебными решениями, ни, насколько знала Робин, имевшимися у следствия уликами. Она уже привыкла к той тщательности, какую требовал ее босс при сборе и записи фактов, к его присказке о том, что чутье и личные антипатии – вещи полезные, но не они должны определять направление расследования. Но конечно, если дело касалось родной матери…

Страйк вернулся с пинтой светлого эля «Николсонз» и двумя картами меню.

– Извини, – пробормотал он, делая большой глоток. – Накатило давно забытое. Стишки эти, будь они трижды прокляты.

– Я понимаю, – сказала Робин.

– Черт побери, ну не мог этого сделать Диггер, – в отчаянии проговорил Страйк, запустив пальцы в тугие завитки волос, оставшиеся после этого в первозданном виде. – Он же профессиональный гангстер! Знай он, что это я дал показания в суде, он бы в отместку давно пустил мне пулю в лоб. И не стал бы заморачиваться отрубленными ногами и текстами песен, зная, что это наведет на его след полицию. Он же деловой человек.

– А Уордл до сих пор подозревает только его?

– Ага, – сказал Страйк, – но кто-кто, а он-то должен знать, что делопроизводство, основанное на анонимных показаниях, держится в строжайшей тайне. Иначе у нас весь город был бы завален трупами фараонов.

От дальнейшей критики Уордла он воздержался, хотя и с трудом. Парень держался предупредительно и участливо, а мог бы ставить палки в колеса. Страйк не забыл, как в прошлый раз при контакте с полицией его промурыжили в допросной битых пять часов исключительно по прихоти раздосадованных офицеров.

– А что там слышно насчет тех двоих, которых ты знаешь по армейской службе? – Робин понизила голос, потому что за соседним столиком устраивалась компания секретарского вида девушек. – Я имею в виду Брокбэнка и Лэйнга. Они убивали? Нет, я понимаю, – оговорилась она, – оба были солдатами, но помимо военных действий?

– Ничуть не удивлюсь, если у Лэйнга руки в крови, – сказал Страйк, – но перед тюрягой, насколько мне известно, до убийства он не доходил. Хотя порезал бывшую жену, это я знаю доподлинно: связал и порезал. Отмотал десятку, но вряд ли перевоспитался. Откинулся четыре с лишним года назад: этого вполне достаточно, чтобы совершить убийство. Я тебе не рассказывал: в Мелроузе у меня была встреча с его бывшей тещей. Она считает, после освобождения он уехал в Гейтсхед, а по нашим с тобой сведениям, в две тысячи восьмом, скорее всего, проживал в Корби… но ко всему прочему, – добавил Страйк, – она мне сообщила, что он болен.

– Чем же, интересно?

– Какой-то формой артрита. Подробностей она не знает. Скажи, разве по плечу ослабевшему человеку совершить то, что мы видели на снимках? – Страйк раскрыл меню. – Так. Я проголодался как волк, да и ты двое суток одними чипсами питаешься.