— Я что-то вообще ничего не пойму. Какой-то Гудок, на кого-то он стучит. О чем ты балаболишь?

— Бурун, это не балабол. И ты отлично знаешь, что это не балабол. — Встретив взгляд Буруна, легко его выдержал. — Я знаю, что потом случилось с Гудком, но я здесь в пасах.

— В пасах?.. — Эти слова, брошенные Буруном после паузы, прозвучали полувопросом-полуотрицанием.

— Да. С Тумбой, извини, у меня ничего нет, ни набздюм, никак. Я сам по себе, он сам по себе. И давай про чужие разборки базарить не будем.

— А про что будем?

— Сейчас скажу. Слушай, я хотел спросить: нас никто сейчас не стремит?

— Как понять — нас никто не стремит? Кто нас может стремить?

— Мало ли. Может, на столе «жучки».

— Базарь дальше. Никаких «жучков» нет.

— Я к тому, что сейчас я буду говорить то, что должны знать только мы с тобой. И никто больше.

— Я сказал, базарь. «Жучков» здесь нет.

— Ты должен просечь, что Гудок кидал на гвоздь не только Тумбу, но и тебя.

— Запомни, Кузя, меня на гвоздь кинуть нельзя.

— Верю. Но он попробовал это сделать. Перечислить, что он мне сказал, получив за это пять косых зелени?

По тому, как Бурун застыл, глядя в одну точку, понял: удар попал в цель.

— Так перечислить или нет?

Поиграв желваками, Бурун кивнул:

— Лады. Сыпь.

— Он вложил все про Моню. Он вложил все про «Нью-Инглэнд энерджи энд импрувмент». Он вложил все про то, что ты хотел завалить американца. Он вложил все про банк «Атлантик Америкой». Хватит пока?

Бурун осторожно погладил скатерть. Кивнул:

— Пока хватит. Только вот что, Кузя, вдруг все это ты узнал не от Гудка? А от кого-то еще?

— От кого, например?

— Например, от ментов.

— Бурун, сказать так — значит меня оскорбить. Я не ссученный. С мусорьем никогда дела не имел и иметь не буду. А потом, я не лох. Все, что сказал мне Гудок, у меня записано.

— Записано?

— Да. На компакт-диск. Могу дать послушать, если хочешь.

— Хочу.

— Значит, услышишь.

— Допустим, я хочу сейчас?

— Сейчас не получится, запись не с собой. Завтра — пожалуйста.

Помолчав, Бурун кивнул:

— Лады. Про завтра мы еще поговорим. Что еще тебе Гудок сказал?

— Под завязку Гудок вложил все про телку американца.

— Про телку американца?

— Да, про телку американца, которую зовут Инна. Вложил, что ты хочешь ее забарабать, чтобы потом снять с этого навар. Вообще-то, без болтов, я к тебе потому и пришел.

— Это как понять? Ты пришел ко мне из-за телки американца?

— Да, я пришел из-за нее. Поскольку ее сейчас нигде нет и ее ищут, я подумал: может, ты в самом деле ее взял?

Откинувшись на стуле, Бурун осторожно тронул за ножку стоящий на столе бокал. Зачем Буруну нужно было это движение, Молчанов вскоре понял: делая вид, что крутит бокал, Бурун незаметно покосился сначала в одну сторону, потом в другую, проверяя, не наблюдает ли кто за их разговором. Но в переполненном зале, где давно уже играл оркестр и танцевали пары, за их разговором никто не наблюдал.

Убедившись в этом, Бурун спросил:

— Тебе-то какая маза до телки американца?

— Мне такая маза, что я могу помочь тебе получить с этого навар. И сам немного подкалымить.

— Не понял.

— Сейчас поймешь. Если ты рассчитываешь, что возьмешь за телку что-то с банка «Атлантик Америкэн» — забудь. Это голяк.

Помолчав, Бурун покосился:

— Голяк, говоришь?

— Да, голяк. За телку американца «Атлантик Америкэн» тебе ничего не даст.

Смерив его взглядом, Бурун хмыкнул:

— Ты что, много знаешь про «Атлантик Америкэн»?

— Много, потому что у меня много мазы в Америке.

— Почему же мне «Атлантик Америкэн» ничего не даст?

— Потому что на эту телку, Инну, они клали с прибором. Для банка она никто. Если американец ушел налево, его телка банк в наследство не получит. И в банке это знают.

— А кто получит?

— По завещанию банк получит его братан.

Снова покрутив бокал, Бурун бросил:

— Откуда такие наводки?

— Все оттуда же. Я сказал, у меня много мазы в Америке. Думаю, немного больше, чем у Мони. И я могу помочь тебе получить оттуда навар — при небольшом проценте для меня.

— При каком?

— Десять процентов.

Отставив бокал, Бурун кивнул:

— Я об этом подумаю.

— Думай, но не очень долго.

— Сколько?

— Если хочешь, можем схлестнуться завтра. Заодно дам тебе послушать запись.

— Завтра — где?

— Где скажешь, на твое усмотрение. Но только не здесь.

— А где?

— Где-нибудь в тихом месте. Где никто не будет мешать. И при условии, что ты там будешь один. Я тоже буду один.

Помедлив, Бурун кивнул:

— Хорошо.

— И еще одно условие.

— Какое?

— Если мы завтра схлестнемся, ты должен доказать, что телка американца еще дергается и не ушла налево.

— Доказать как?

— Я должен услышать ее голос. Без этого разговора не будет.

Подняв руку, Бурун сдул с рукава невидимую пылинку. Кивнул:

— Лады.

— Тогда все. Как только определишь место — дай знать.

— Как?

— Если до завтра выберешь место, на Центральном телеграфе в отделе «До востребования» с утра должна лежать малява на мое имя с указанием этого места. И времени, когда я должен к этому месту подойти.

— На твое имя — какое?

— Кузьмин Иван Васильевич.

— Лады. Завтра малява там будет.

— Тогда все. Бывай.

— Бывай.

Встав, Молчанов не спеша прошел мимо столиков к выходу. Вызвал лифт.

Спустившись и оказавшись в холле, увидел Зеленого. Поневоле напрягся, но, подойдя ближе, понял: охранник не опасен. Зеленый стоял возле тамбура, делая вид, что его не замечает.

Он тоже сделал вид, что не замечает ни Зеленого, ни стоящего в тамбуре швейцара.

Выйдя из гостиницы, прошел на стоянку, сел в «фольксваген».

Среди других машин белый автомобиль Оли был заметен, но именно это ему и было нужно.