Упряжь.

Дэниел взглянул на ремешок. Постромка, которой лошадь пристегивается к оглобле. Но она перерезана! Не до конца, так что держалась на волоске, готовая порваться при малейшем напряжении.

Рамсгейт!

Он задохнулся от ярости и наконец нашел в себе силы отойти от разбитого экипажа и поискать Энн. Боже, если что-то с ней случилось… если она серьезно покалечена…

Он убьет лорда Рамсгейта. Уничтожит собственными руками.

– Энн! – завопил Дэниел, обшаривая все вокруг. Рука наткнулась на… ботинок?

Граф рванулся вперед сквозь дождь, пока не увидел ее. Она лежала скорчившись, отчасти на дороге, отчасти среди деревьев.

– Боже милостивый! – прошептал Дэниел, метнувшись к ней. Ужас сжимал сердце. – Энн! – позвал он, стараясь нащупать пульс. – Отвечай! Помоги мне боже, ответь же!

Она не реагировала. Но, судя по ровному биению пульса на запястье, была жива, и это дало ему надежду. Они всего лишь в полумиле от Уиппл-Хилла. У него хватит сил донести ее. Пусть его трясло, пусть он сильно ушибся, весь в синяках и, возможно, в крови, но это он сделать может.

Дэниел осторожно поднял ее на руки и пустился в путь по предательской почве. Грязь делала каждый шаг опасным, и он едва различал дорогу сквозь прилипшие ко лбу волосы. Но продолжал идти. Усталое тело находило силы в ужасе.

И в ярости.

Одна нога перед другой. Один шаг за другим. Так он брел, пока не показался Уиппл-Хилл. Наконец Дэниел оказался на подъездной дороге и, когда мышцы уже вопили и дрожали, а колени подгибались, сумел сделать три шага, поднялся на крыльцо и пнул дверь. Сильно.

И еще раз.

И еще.

И еще, и еще, и еще, пока не услышал торопливого стука шагов.

Дверь открылась. На пороге появился дворецкий.

– Милорд! – охнул он. Его заслонили трое лакеев, поспешивших взять у Дэниела его ношу. Он опустился на пол, окончательно вымотанный и терзаемый страхом.

– Позаботьтесь о ней, – выдохнул он. – Согрейте.

– Немедленно, милорд, – заверил дворецкий, – но вы…

– Нет! – приказал Дэниел. – Сначала займитесь ею!

– Конечно, милорд.

Дворецкий метнулся к перепуганному лакею, который держал Энн, не обращая внимания на потоки воды, льющейся с рукавов.

– Идите! – велел он. – Несите ее наверх, а вы…

Он дернул головой в сторону горничной, стоявшей в холле с разинутым ртом.

– Немедленно принимайтесь греть воду для ванны.

С этими словами он закрыл глаза, немного успокоенный бурной деятельностью вокруг него. Он сделал то, что необходимо сделать. Сделал все, что мог.

Когда Энн наконец пришла в себя, вернулась из черной пустоты в клубящиеся серые облака, первое, что она ощутила, – прикосновения рук. Ее ощупывали, трогали, пытаясь, очевидно, снять одежду.

Ей хотелось кричать. Она и пыталась, но голос не слушался. Ее сильно трясло в ознобе, мышцы ныли, она очень устала и не знала, сможет ли открыть рот или хотя бы издать звук.

К ней и раньше приставали чересчур уверенные в себе молодые люди, считавшие гувернантку легкой добычей, или сам хозяин дома на том основании, что все равно платит ей жалованье. И конечно, Джордж Кервель, который и направил ее жизнь на этот путь.

Но она всегда умела защититься. При ней были сила, ум, а в случае с Джорджем даже оружие. Теперь же у нее ничего этого не было. Она не могла даже глаз открыть.

– Нет, – простонала она, извиваясь и скользя по тому, что казалось холодным деревянным полом.

– Шшш… – донесся незнакомый голос. К облегчению Энн, это оказалась женщина. – Позвольте помочь вам, мисс Уинтер.

Они знали ее имя. Энн не могла решить, хорошо это или плохо.

– Бедняжка, – продолжала женщина. – Кожа как лед. Мы положим вас в горячую ванну.

Ванна. Да это просто рай! Она очень замерзла… никогда раньше так не замерзала. Все было таким тяжелым: руки, ноги, даже сердце.

– Ну вот, дорогая. Позвольте только расстегнуть эти пуговицы.

Энн с трудом попыталась открыть глаза. Ощущение было такое, словно кто-то положил на веки гири или погрузил ее во что-то липкое, откуда она никак не могла выбраться.

– Вы в безопасности, – заверила женщина. Голос был добрый, и она, похоже, хотела помочь.

– Где я? – прошептала Энн, все еще не в силах открыть глаза.

– Вы вернулись в Уиппл-Хилл. Лорд Уинстед нес вас сквозь дождь.

– Лорд Уинстед… он…

Энн ахнула, и глаза наконец открылись. Она находилась в ванной, куда более роскошной и элегантной, чем та, которая была в детской. С ней были две горничные. Одна наливала в ванну дымящуюся воду, вторая старалась снять с Энн промокшую одежду.

– Он жив? – вырвалось у Энн. – Лорд Уинстед.

В мозгу замелькали обрывки воспоминаний. Дождь. Обезумевшие лошади. Жуткий треск ломающегося дерева. И каррикл, мчавшийся вперед на одном колесе. А потом… ничего. Энн больше не помнила ни одного мгновения. Должно быть, они разбились – почему она не может этого вспомнить?

Господи милостивый, что с ними случилось?

– Его светлость здоров, – заверила горничная. – Очень устал, но ничего такого, что не мог бы излечить отдых.

Ее глаза сияли гордостью. Приподняв Энн, чтобы вытащить руки из рукавов, она добавила:

– Он герой, это уж точно. Настоящий герой.

Энн потерла лицо руками.

– Никак не могу вспомнить, что случилось. Какие-то обрывки, только и всего.

– Его светлость сказал, что вас выбросило из экипажа, – сказала горничная, принимаясь за другой рукав. – Леди Уинстед сказала, что вы, возможно, ударились головой.

– Леди Уинстед?

Когда она видела леди Уинстед?

– Мать его светлости, – пояснила горничная, неверно поняв вопрос. – Она немного понимает в увечьях и целительстве. Осмотрела вас прямо здесь, на полу переднего холла.

– О господи!

Энн не знала, почему это так унизительно… но ощущала именно унижение.

– Ее светлость сказала, что у вас шишка, прямо здесь.

Горничная коснулась своей головы, в паре дюймов повыше левого уха.

Энн, растиравшая висок, запустила пальцы в волосы и сразу нашла большую, болезненную шишку.

– Ой, – ахнула она, отдернув руку. Посмотрела на нее – крови не было. А может, и была, но дождь смыл.

– Леди Уинстед посчитала, что вас нужно отнести сюда, – продолжала горничная, снимая с Энн платье. – Нам велено согреть вас, вымыть и уложить в постель. Она послала за доктором.