– Это наш программист, Федор Лебедев, – представила Кристина помощника. – Да, мы действительно разыскиваем Галину. Нам посоветовала обратиться к вам Нинель Симоновна.

– Нинелька? Неужели она до сих пор работает в газете?

– Да, – подтвердила Кристина. – Просила, если нам удастся с вами связаться, передать большой привет!

– Благодарю, ей от меня тоже поклон, – Колесник на самом деле церемонно поклонился, насколько это было возможно сделать, сидя в кресле. – Только почему вы думаете, что я должен быть знаком с этой вашей Галиной Гусевой?

– Вы писали о ней в статье в январе 2001 года.

– Дорогая Кристина, можно мне вас так называть? Вы даже не представляете, о скольких женщинах я писал. – В последней фразе даже глухой услышал бы явный подтекст, заставляющий сомневаться в истинном значении слова «писал». – Я покопался в своих файлах и не нашел упоминания о таком человеке.

– Я сейчас сброшу школьную фотографию Галины, вдруг это поможет вам вспомнить.

Пару минут Колесник, надев очки в тонкой металлической оправе и наморщив лоб, что сразу состарило его на добрый десяток лет, изучал присланный Кристиной файл, после чего снял очки и взволнованно заявил:

– Так это же Коко! Конечно, я ее знал. А сколько, вы говорите, лет дочке?

– Двадцать три. Она родилась в 1996 году.

Что-то странное проскользнуло во взгляде журналиста – то ли облегчение, то ли сожаление, а может своеобразный микс, пятьдесят на пятьдесят, из этих, в общем-то, родственных чувств.

«А у вас есть дети?» – хотелось спросить Кристине, но вместо этого она напомнила:

– Статья называлась «Смешение французского с нижегородским».

– Помню, конечно же, я помню. Не столько статью, сколько этот ресторан… Как там он назывался?

– «Венеция».

– Вот-вот! «Венеция»! Это его хозяин меня пригласил, попросил написать статью. Вроде как реклама, но без специальной пометки. Я еще тогда подумал, что кабак на пляже вряд ли сможет меня чем-нибудь удивить. Но сходить в ресторан на халяву, а потом еще получить деньги за статью – кто от такого откажется.

– И как?

– Спрашиваете! Это был просто фееричный сплав красоты и вкуса: красоты официантки и вкуса еды, которую готовил тамошний повар. У него еще имя было какое-то революционное…

– Марат, – подсказала Кристина, удивляясь памяти журналиста, сохранившей такие подробности. – Овчинников остался доволен статьей?

– Еще бы ему не остаться довольным! Дал мне карточку на пятьдесят процентов скидки. Я еще раз десять туда заходил, а потом что-то у них случилось. Овчинников ресторан продал, долго шла реорганизация. Когда «Венеция» снова открылась, она была уже не та. Осталась только еда – Коко пропала. Не сказать, что она обладала сногсшибательной красотой, но была в ней какая-то сумасшедшинка, умела она подкатиться к клиенту. Постоянных помнила по именам, могла рассмешить, но и резко осадить слишком рукастых. Ну вы понимаете, о чем я.

– Понимаю, – Кристина кивнула. – А почему все-таки Овчинников продал ресторан?

– Там что-то страшное произошло. Они от всех скрывали, но это касалось их дочки. Как ее звали…

– Надежда.

– Да, вот именно. У Овчинникова и у самого здоровье было не ахти, и тут еще эта нервотрепка, кризис – не курорт, одним словом. Но у девочки проблемы оказались еще тяжелее. Он был вынужден отправить ее в деревню к своей матери, или к матери жены, точно не скажу. Говорили, что он ресторан продал и квартиру городскую, чтобы оплатить ее лечение за границей, причем дешево, фактически за полцены. Но, насколько я слышал, сам он скончался, жена его живет с сыном. А значит, хоть и бытует мнение, что Надежда умирает последней, в нашем случае это не так. Умерла Надежда.

Шутка про смерть девочки, да еще из уст многодетного отца, показалась Кристине чересчур циничной, но возмущаться она не стала и была благодарна Лебедеву, который, вопреки обыкновению, молчал, словно набрал в рот того самого кофе, который предлагал ей совсем недавно.

Колесник вдруг резко начал прощаться, напомнив просьбу передать привет Нинель Симоновне («Нинельке» – так он выразился), а также Коко, если вдруг им удастся ее найти.

– Кстати, Юля искала Коко. Я ее встретил как-то в редакции, она подавала объявление в газету о розыске пропавшей женщины. Увидела меня, смутилась, а потом сказала, что Коко уехала и никому ничего не сказала, а они вроде как не отдали ей трудовую книжку и не знали, куда выслать. Мне тогда это показалось странным. Получается, Коко так и не нашли?

– Получается, – согласилась Кристина.

– Ну, удачи вам в поисках. Найдете – черкните пару слов. Очень интересно увидеть, какой она стала.

– Вот теперь я бы не отказалась от кофе, – сказала Кристина Федору.

Тот кивнул и, отбуксировав свое кресло на место, направился к кофеварке.

– Если я правильно понял, – задумчиво произнес он, остановившись на полдороге, – они все умерли…

– Кто все? – переспросила Кристина.

– Коко, Овчинников, Надежда, Бородин… Хорошо хоть мы живы! – как-то неуверенно прозвучали эти слова в устах обычно жизнерадостного – порой даже чрезмерно – Федора, что рука Кристины невольно потянулась к телефону.

Щедрый, а позвонила она именно ему, чрезвычайно обрадовался звонку.

– Добрый вечер! Рад слышать! – приветствовал он шефа «Кайроса».

Кристина подтвердила взаимную радость.

– Что у вас произошло? – спросила она. – Рыбак пришел сам не свой, потребовал, чтобы Ася немедленно вернулась на рабочее место, а потом ушел, хлопнув дверью.

– И послав нас куда подальше! – прокричал со своего места Лебедев.

– Федору привет! – отозвался Щедрый, услышав голос программиста. – Мы с ним заехали в эту больницу. Скажу честно – Асе вашей не позавидуешь. Дунаева – она не в себе, причем сильно. Дежурный врач обещал завтра пригласить на консультацию психиатра. Если окажется, что у Дунаевой не все дома, то ее отправят в психиатрическую больницу, куда, при всем уважении, я не смогу обеспечить доступ нашей Анастасии. Поэтому Рыбаку, как говорится, остается ночь простоять, а сегодняшний день он, считай, продержался. Завтра вернется его ненаглядная, и он успокоится, я тебе гарантирую.

– Ну хорошо, постараемся дожить до завтра.

Когда Иван заезжал во двор, ему показалось, что в окнах квартиры, где они жили с Асей, горит свет. Но, подъехав ближе, он понял, что его воображение выдало желаемое за действительное. Окна были темными, и со дна Ивановой души начали подниматься ростки темной злобы на весь мир, препятствующий его счастью и спокойствию. Как бы ему хотелось, чтобы Ася сидела рядом, на переднем сиденье! Несла, по обыкновению, какую-нибудь веселую околесицу, периодически случайно – а может, не совсем – касаясь ногой его ноги. И чтобы, когда они выйдут из машины, она доверчиво сунула в его руку свою узкую ладошку.