И доверить судьбу единственного сына вот этой вашей, как ее, Александре Ивановне – увольте.

Саша могла б прочитать целую лекцию о депрессии, из которой чудом выбрался Роман. Она умела убеждать и отстаивать свое мнение, и Лагуновы согласились бы с ней, но Ольгу Эдуардовну волновало совершенно другое. Никакие доводы не помогут.

Владимир Иванович выжидающе смотрел на Сашу. В кабинете затянулась неприятная тишина. Стало слышно, как в коридоре возила шваброй нянечка, простучала каблуками старшая медсестра, вслед за ней грузно прошел за выписным листом пациент со второй палаты. В коридоре было все буднично и просто. Потом Лагуновы ушли.

– Саша, что это было? – недоумевал Владимир Иванович. – Чего это Лагунова на тебя набросилась?

– Так бывает, – философски улыбнулась Саша. – И ничего не поделаешь.

– О чем это ты? – пришла очередь удивиться заведующему.

Елизавету она нашла на террасе. Выходит, в кабинете заведующего она пробыла не так долго. Елизавета еще не докурила сигарету.

– Я тебе кофе захватила. Крепкий. Что стряслось? Столько шума поднялось, пока тебя нашли. Ты чего, кстати, на пятиминутку не пришла?

Саша двумя пальцами взяла еще горячий пластиковый стакан.

– Я Лагунова выписываю. Родителям начала говорить, что лучшее лечение сейчас для Романа – это работа. Но меня даже слушать не захотели. В Европу – и точка.

Саша сделала глоток. Кофе был крепкий и горячий.

– Все правильно. Я думаю, Лагуновы испугались, что если Роман останется в Москве, то будет встречаться с Таней. А так уедет и забудет о ней.

Вот так и она думает. Она тоже уедет в Европу, поселится в тихом Целле. Окунется с головой в работу. И ей тоже легче будет забыть Стрельникова.

– Пусть едет. Так будет лучше.

Как лучше – никто не знает. Ибо каждый понимает «лучше» по-своему. Лере лучше, что Стрельников вернулся домой. Вечером она приедет к нему, если еще не приехала. Мне хуже, что Павел не со мной. Тане лучше, чтобы Лагунов уехал из Москвы. Только она не знает, что так лучше для нее же, и будет переживать. По-настоящему. И Лагунов ее никогда не забудет. Даже если захочет. Может, действительно это самый лучший выход – уехать из Москвы?

– Вот и я так думаю. – Елизавета аккуратно смяла пластиковые стаканы, спрятав внутрь окурок, и бросила в мусорное ведро. – Саша, можно у тебя какое-то время пожить? К моей хозяйке дочь приезжает погостить с семьей. Но если тебе неудобно, – тут же спохватилась Елизавета, – то ничего страшного. Больше дежурств возьму.

– Да что ты, конечно можно. Места у меня достаточно. Бери вещи и приезжай сегодня. У меня коньяк замечательный. Вернее, остатки, но нам хватит.

О Стрельникове Саша думала только урывками, в свободное время. А его, этого свободного времени, почти не было: ждал неоконченный обход, потом ее позвал Лагунов-старший, долго и сбивчиво извинялся за жену, благодарил за сына и хотел эту благодарность выразить в денежном эквиваленте. Он все время пытался втиснуть Саше в карман халата офисный конверт. Карманы были заняты руками и Лагунов неловко вертел конвертом, не зная, что с ним делать дальше. Казалось, он даже не понял, что же сделал не так, и с недоумением смотрел то на Сашу, то на конверт.

Ближе к полудню позвонил Стрельников. От неожиданности Саша чуть не уронила телефон.

* * *

Блики мелькали перед глазами. Ослепительные белые круги сменялись красными, синими. Он хотел мотнуть головой, чтобы все исчезло, и протереть глаза, но руки не слушались, словно их и не было. Такое существо, как Стрельников, оказалось беспомощным и к тому же безруким. В мозгу всплывали яркие подсолнухи с репродукции картины Ван Гога. Его кто-то звал по имени. Язык прилип к небу, и Стрельников, собравшись с силами, в ответ только промычал. Потом потекли ручьи проливного дождя. Дышать стало легче. Круги исчезли. Сквозь красную пелену четко проявилось лицо Говорова. Лицо было так близко, что Стрельников попытался отмахнуться, и боль, пронзившая все тело, окончательно привела его в чувство.

– Так это ты?

Стрельникову стало смешно. Как он не догадался раньше? А Саша еще говорила, что Говоров на предательство не способен. Много она понимает в этой жизни.

– Живой. Напугал ты меня.

Говоров, обхватив под мышки, взвалил Стрельникова на себя. Обмякшее тело оказалось довольно тяжелым, и он чуть не уронил Стрельникова на пол.

– Да-а, хорошо тебя приложили. Притом чем-то тяжелым.

Говоров осмотрел окровавленную голову и, не найдя ничего угрожающего жизни, направился в поисках полотенца. Через час Стрельникову стало легче. Холодное полотенце и лед подействовали: тошнота отступила, в мозгах просветлело.

– У тебя сотрясение. Надо, чтобы врач тебя осмотрел. Думаю, в больнице тебе самое место.

– Раз остался жив, то врач чем поможет? – пытался сострить Стрельников. – Хотя можно и врача. Найди мой мобильный. Там номер Андреевой есть. Я сам поговорю, а то напугаешь.

Телефон Говоров нашел в коридоре под вешалкой, куда тот залетел в момент падения Стрельникова. На полу валялось все содержимое сумки, небрежно вытряхнутое при осмотре. Говоров открыл кошелек, бегло осмотрел содержимое. Кредитки и деньги лежали нетронутыми.

– Полицию надо вызвать, – вздохнул Говоров, присев возле Стрельникова, следя, как тот непослушными пальцами пытается нажать мелкую кнопку вызова.

– Ты что! Какая полиция! Не хватало только попасть в криминальную хронику. Представляешь, что будет с тендером?

Говоров все прекрасно понимал. Просочись информация в прессу, и о тендере на кредитование строительства городского жилья можно тут же забыть. Если генеральный замешан в каких-то разборках, то ни одна строительная компания с банком даже связываться не станет. Все будут уверены, что готовится очередная афера с государственными деньгами.

– Паша, я все понимаю, но проникновение в квартиру с нападением – это не шутки. Тебя чуть не убили.

– Никто на меня не нападал.

– То есть ты хочешь сказать, что это я тебя так приложил? – Говоров в недоумении посмотрел на Стрельникова.

– Да подожди ты.

Радужные круги, мешавшие сосредоточиться, поплыли перед глазами. Стрельников опустил голову на подушку.

– Проникновение, конечно, было, – уже более связно начал Стрельников, – и нападение на меня было, но не преднамеренное. Никто не знал, когда я вернусь.

Я и сам не знал. Это во-первых. Во-вторых, если б цель – меня убить, то зачем все так усложнять? Куда проще пристрелить на парковке у банка или организовать ДТП. Какой процент раскрытия заказных? Вот то-то.

– Выходит, тот, кто был в квартире, точно знал о твоем отъезде. Но таких – весь банк. И если это не ограбление, тогда что? Надо будет потом внимательно осмотреть квартиру. Вдруг что-то пропало?