люди по природе своей склонны принимать все, что не сломано, как должное. Я потеряла счет людям, которым я за тот период объясняла свои проблемы с сердцем. Снова и снова мне приходилось учить взрослых, как работают их сердца и разъяснять, почему мое этого не делало. Люди, кажется, больше понимают в работе своих телефонов, чем своих тел. Это странно и остается для меня загадкой.

Сердце это мышца, искусно построенная качать кровь по всему телу и поддерживать жизнь. Это просто и очень сложно одновременно. Правая часть сердца получает кровь, где недостает кислорода, из вен и закачивает ее в легкие, где она насыщается кислородом и избавляется от углекислого газа. Левая часть сердца принимает насыщенную кислородом кровь из легких и разносит по артериям к остальным частям тела. Левую и правую части разделяет перегородка, и у левой стенки толще, потому что ей нужно качать кровь под более высоким давлением. Сердце настолько сильное, что весь этот процесс занимает примерно минуту, поэтому если оно по какой-то причине остановится, человек, которому оно принадлежит, вскоре тоже останавливается. Я замечала, что люди начинают теряться, когда я говорю о предсердиях, желудочках или моей проблемной аорте, поэтому мне проще просто сказать, что у меня дефектный клапан.

– У меня в машинном радиаторе тоже есть такое, – сказала женщина в палате. Я не знала, как ей ответить, поэтому просто кивнула и улыбнулась, дождавшись, пока она уйдет в своем больничном облачении, завязывающемся сзади.

Мое пребывание в больнице было отпуском для моей матери. Ей не приходилось наблюдать или ждать, пока мое сердце решит снова взбрыкнуть. Темные круги под ее глазами становились на несколько оттенков светлее. Каждый раз, когда я почти умирала, она выглядела помолодевшей. Она была счастливее и здоровее без меня в ее жизни, и маленькая потайная часть меня ненавидела ее за это.

Бабушка была единственной, кто регулярно меня навещал. Она читала мне истории и придумывала свои о работниках больницы. Иногда я просыпалась, а она спала в кресле возле меня, держа книгу в одной руке и мою ладонь – в другой. Думаю, тогда я впервые поняла, что бабушка любит меня больше всех. Больше, чем моих сестер – в отличие от моей матери. Хотя я не понимала, почему.

– Тебя разве не беспокоит, что я сломана? – спросила я однажды, когда она пришла меня навестить.

Она сняла свое розовое с фиолетовым пальто, села на койку и улыбнулась: – В моих глазах ты не сломана, и тебе тоже не стоит себя такой считать. Мы те, кем себя считаем, и в несовершенстве есть много прекрасного.

– Но доктора сказали…

– Не обращай внимания на этих докторов смерти. Их научили чинить людей, но не научили чувствовать. Ты можешь сделать что угодно. Быть кем угодно. Тебе просто нужно в это поверить. – Она взяла поднос с нетронутой больничной едой, стоявший возле кровати, и выбросила все в мусорное ведро. Потом она расстелила красно-белую скатерть поверх простыней и поставила на нее искусную подставку для торта. На ней были изысканные сэндвичи и пирожные… чаепитие из The Ritz навынос. Мы начали с булочек, намазывая крем поверх варенья, в корнуэльском стиле.

– Больничная еда ужасна, неудивительно, что ты ее не ешь. Я решила пронести сюда кое-что получше. Я не хочу, чтобы ты голодала, и мне все равно, что думают врачи, – сказала бабушка, откусив булочку и запачкав нос вареньем. – С тобой все будет хорошо. Люди говорили мне, что я никогда не стану опубликованным автором, но вот она я. И ты можешь быть кем захочешь. Забудь, что о тебе говорят другие, и пиши свою историю.

Я много думала о словах бабушки. Они проигрывались на повторе у меня в голове и сильно повлияли на меня. Впервые за долгое время у меня снова появилась надежда на будущее. Ее вера в то, что у меня оно есть, заставило поверить и меня. Я решила, что она права, и с того момента я была намерена опровергнуть мнение врачей.

Пусть я была маленькой, но я видела, что моя мать навещала меня из чувства долга, а бабушка приходила из-за любви. Иногда люди путают любовь и долг, но это не одно и то же. И настолько же разными были женщины в моем детстве.

– Спасибо, что навестила, бабуля, – сказала я. Меня охватила подавляющая грусть, когда она надевала свое пальто, готовясь уходить.

– Мне это в радость, цветочек. Не забывай только навещать меня в Сиглассе, когда я стану старой и одинокой.

– Не забуду.

– Надеюсь. Между нами говоря, ты моя любимица.

Мне нравится думать, что она говорила искренне. Я хотела быть чьей-то любимицей. Мне было все равно, за что. Когда я думаю о том, что бабушка ушла из моей жизни навсегда, я чувствую себя более сломленной, чем когда-либо. Она единственная, кто действительно верил в меня, и я не знаю, как существовать без нее.

Секреты похожи на невыплаченные долги; они накапливаются, а слишком высоких процентов лучше избегать. Я не такая милая и невинная, какой меня все считают. То, что я не провожу всю жизнь в нытье, как одна моя сестра, и не считаю себя лучше других, как вторая, не значит, что у меня иногда не бывает темных мыслей. Книга бабушки, «Маленький секрет Дейзи Даркер», стала мировым бестселлером. Я знаю, некоторые думают, что персонаж основан на мне. Но настоящая Дейзи Даркер никогда не была такой милой или сломленной, какой всем хотелось ее видеть. У меня есть свой секрет. И ради сохранности некоторых секретов стоит убивать.

Двадцать шесть

31-е октября 02:50 – меньше четырех часов до отлива

– Который час? – спрашивает Лили.

– Пять минут с тех пор, как ты спрашивала то же самое, – отвечает Роуз.

– Серьезно? Кажется, что прошло намного дольше.

Я согласна. Время движется медленнее, когда твое сердце разбито, а их сердца тоже наверняка повреждены. Время тянется, секунды похожи на минуты, которые кажутся часами. Мне начинает казаться, что я заперта в этом доме с моей семьей навсегда.

Лили качает головой: – Разве мы никак не можем попытаться убраться из Сигласса сейчас? Ждать здесь как легкие мишени еще три часа это безумие. Я припарковалась на песчаных дюнах по ту сторону перешейка. Мы могли бы поехать в полицейский участок вместе. Позвать на помощь. Я не хочу больше здесь оставаться.

– Никто не хочет здесь оставаться, – говорит Конор.

– Ты же знаешь, мы не выберемся до отлива, – говорит Роуз. – Для этого нужна