с 1964‐го он поддерживает свою безупречную репутацию. Существует поговорка: «Как ведет себя Огайо, так поведет себя вся нация». Так случилось и в 2016 году[394]. Не все с этим согласны. Иногда, используя другую точку отсчета или иной метод подсчета, на звание штатов-барометров предлагают Флориду, Неваду, Миссури, Нью-Мексико и Теннесси. Почти половина штатов в тот или иной момент предлагалась на эту роль. Вероятно, по этой причине некоторые аналитики отказываются от такого метода предсказания результатов выборов и предпочитают вместо этого смотреть на избирательные округа[395]. Сходные списки составлялись и для того, чтобы вычислить закономерности в голосовании в других странах.

В книге «Мегатенденции» (1982) футуролог Джон Нейсбитт перечисляет пять штатов-барометров: Калифорния, Колорадо, Коннектикут, Флорида и Вашингтон. Флориду он выделял особо, полагая, что, поскольку здесь самый высокий процент населения старше 65 лет, по нему можно судить о том, как будет развиваться все остальное общество (похоже, ему в голову не пришло, что умирают не убеждения, а те, кто их исповедует). Подобную методику использовали в демографии, образовании, здравоохранении и других профессиональных сферах. В коммерческом секторе «барометрами» считаются те фирмы, чьи акции ведут себя так же, как и экономика в целом, то есть позволяют ориентирующимся на них людям понять тренды. Многие годы такой фирмой была General Motors. Было принято считать, что то, что хорошо для GM, было хорошо для Америки и, возможно, даже для всего мира. Сегодня это скорее FedEx – исходя из убеждения, что ее баланс отражает состояние торговли, а следовательно, производственной деятельности, – а также Amazon, Apple, Facebook, Berkshire Hathaway и другие.

С концепцией трендов тесно связан другой исторический метод, изобретенный в Новое время: диалектика. В основе диалектики (от греч. dia + legein – «беседовать, спорить») лежала высказанная Гераклитом идея о том, что все вещи рождются из polemos, войны противоположностей. Около века спустя Платон использовал это слово, чтобы описать самые фундаментальные отношения, отношения между бытием и небытием, которые, будучи неразрывными, взаимно обуславливали существование друг друга. Затем его взяли на вооружение богословы Средневековья. Они устраивали disputatio, формальные дебаты, в которых приходили к истине через перечисление аргументов за и против: к примеру, ведали ли те солдаты, которые казнили Христа и пытали мучеников, что делают (и тогда их души обречены были на адские муки), или не ведали (и тогда они могли попасть в рай)[396]. Этот метод используется и сегодня, особенно в судебной практике. Одно время, в XIX веке, диалектику пытались вывести из законов Ньютоновой механики – в частности, из третьего закона Ньютона, согласно которому взаимодействия двух тел друг на друга между собой равны и направлены в противоположные стороны. Но эти попытки не имели большого успеха.

Немецкий философ XIX века Георг Вильгельм Фридрих Гегель был первым, кто увидел в диалектике ключ к пониманию процесса исторических перемен (и, соответственно, к любой попытке предсказать будущее). Он применял диалектику к истории, в первую очередь интеллектуальной. Идеалист до мозга костей, Гегель полагал, что сотворенный Богом Дух (Geist) реализуется в истории и движет ее в акте самопознания к все новым фазам развития. Таким образом, история по определению не могла подчиняться законам физики. Ее нельзя было объяснить, прибегая к ним или проводя аналогии.

История скорее имела свой путь развития. Любая идея (тезис), которую Дух порождал и воплощал в определенной исторической фазе, сразу приводила к формированию своей противоположности (антитезиса). Когда они сталкивались, то не исчезали, а синтезировались в новый тезис, несущий в себе элементы двух предыдущих. И так далее, отрицание за отрицанием, никогда не задерживаясь на чем-то одном. Этот процесс можно было наблюдать в действии во многих процессах, включая физические, и в самых высших, и в низших, и в крупных, и в мельчайших формах, во все времена, по всему миру[397].

Размышляя о глубоких экономических и социальных переменах в родной Пруссии, Гегель превзошел всех своих коллег в том, что отказался считать исторические процессы фиксированными, неизменными, качающимися то в одну, то в другую сторону подобно чашам весов. Оглядываясь на 6000-летнюю историю (в его времена люди все еще опирались в этом вопросе на Библию), он предлагал считать исторические процессы динамичными. История, подобно направленному вектору ньютоновского времени, развертывается из прошлого через настоящее в будущее, всегда принимая новые формы.

При всем уважении к Фукидиду, Макиавелли и прочим, история никогда не копировала себя и не повторялась подобно тому, как это происходит с трендами и циклами. И о ней нельзя было мыслить как о повторяющемся событии, что предполагала бы физика. В физике два атома водорода и один атом кислорода всегда образуют молекулу воды. Вода, находясь под атмосферным давлением и нагреваясь до 100 градусов Цельсия, всегда превращается в пар. Такой порядок существует со времен Большого взрыва и сохранится до тех пор, пока существует Вселенная. История же, по Гегелю, была длинным процессом изменений и становления, в котором каждое событие уникально и связано со всеми другими.

То видение истории, над которым работал Гегель, отличалось от идей предшественников, как статичная фотография от движущейся картинки[398]. В нем важную роль играло то, что философ называл Aufhebung – в переводе «снятие». Или, попросту говоря, «отмена»: к примеру, когда определенный обычай, закон или институт устаревает. Но также это понятие может означать переход «к более высоким формам»[399] и обозначать ту стадию, когда изменения из количественных становятся качественными и приводят к глубокому преображению, к чему-то новому и доселе невиданному. Так, например, мирная река переходит в ревущий водопад. А Французская революция, подобно паутине, смела прежние устои, которые веками казались столь нерушимыми. Как если бы дважды два внезапно стало значить не четыре, а пять, шесть, семь или три. И это, конечно, делает предсказания такими сложными.

По этой логике, ход истории и, следовательно, будущее предопределено. Сам Гегель был слишком привержен человеческой свободе, чтобы пытаться при помощи диалектики предсказать судьбу людского рода. В серии лекций, прочитанных между 1822 и 1830 годами, а затем опубликованных под названием «Лекции по философии истории», он даже объявил, что Америка, «страна будущего», где Дух впервые примет свою следующую форму, не представляла интереса для «нас здесь» в Берлине[400]. Иначе считал его самый главный последователь Карл Маркс. Для зрелого Маркса Гражданская война в США, которой он посвятил несколько статей, была «титанической борьбой» старого и нового, рождающегося в муках порядка. Итак, Маркс заходил на территорию, на которую боялся ступить его учитель[401]. Его товарищу и соавтору