— Ты ещё не готов к принятию монашеских обетов, — сказал ему генерал, присутствующий на церемонии, — но к служению уже подготовлен. Я собираюсь испытать тебя. Ты, кажется, хотел ехать в Китай?

— Да, генерал, — кивнул Уолтер. — Господин Адам Шалль[74] пригласил меня сопровождать его в этом путешествии.

— Да, я уверен, что тебе бы удалось убедить китайского императора стать на путь истинной веры, — задумчиво проговорил Виттелески.

Неизвестно, привела бы эта миссия Монтегю к гибели или же к славе (а одно не исключает другого), но генерал решил иначе. Уолтер вернулся в Англию, где стал глазами и ушами Иезуитского ордена при королевском дворе, способствуя поддержанию тёплых отношений между Лондоном и Мадридом. Ему удалось убедить короля Джеймса сохранить эту дружбу даже тогда, когда войска католической Лиги вынудили зятя короля Англии — Фридриха Пфальцского отречься от чешской короны. Но, несмотря на все свои успехи, молодой человек благоразумно оставался в тени. Восхищенный такой скромностью, король Джеймс, чья любовь к красивым мужчинам была общеизвестна, принялся оказывать Уолтеру недвусмысленные знаки внимания. Монтегю впервые в жизни испугался. Он не мог, по примеру Бэкингема, совершить насилие над своей натурой во имя честолюбия, хотя и не сомневался, что сумел бы вытеснить красавца герцога из сердца короля. К несчастью для него, так же думал и испанский посол, граф Гондомар[75], который, по требованию Виттеллески, оказывал иезуитскому посланнику защиту и покровительство. Он настойчиво советовал Монтегю принять предложение короля. К этому же Уолтера склонял и враждебный Бэкингему клан Говардов, что замыслил с помощью нового королевского любимчика свергнуть всемогущего министра, который, в свою очередь, смотрел на неизвестного выскочку со всевозрастающим подозрением.

Итак, сам того не желая, Монтегю оказался в центре дворцовых интриг. Обдумав как следует своё положение, он решился покинуть Англию. Но против такого решения выступил герцог Манчестерский, который, желая обеспечить сыну блестящее будущее, запретил ему покидать Лондон, а когда Уолтер сослался на совершеннолетие, — отказался оплачивать его дорожные издержки. Но даже это не остановило решительного молодого человека. Отправившись к Бэкингему, он честно и открыто рассказал герцогу о предложении Говардов.

— Я слишком дорожу своей честью, чтобы принять участие в этой бессовестной авантюре, — заявил он. — И слишком восхищаюсь вами, милорд, чтобы позволить кому-то нанести вам удар в спину.

Восхищенный этими словами министр пожал ему руку и тут же предложил двадцать тысяч золотом с условием, что опасный соперник, ум и сообразительность которого он уже успел оценить, немедленно покинет Англию.

Взяв деньги, Монтегю тут же нанёс визит графу Гондомару.

— Бэкингем нанял убийц, чтобы избавиться от меня, — не давая испанцу открыть рот, воскликнул он ещё с порога. — Ему известно и о вашем сговоре с Говардами. И если не принять необходимых мер, я буду убит, а вы вернётесь в Мадрид.

Послав дюжину проклятий на голову Бэкингема, граф согласился с необходимостью отъезда Уолтера и даже скрепя сердце предложил оплатить его дорожные издержки, на что Монтегю охотно согласился.

Скоро он уже плыл в Испанию, где через какое-то время вновь встретился с герцогом Бэкингемским, когда тот прибыл в испанскую столицу вместе с принцем Чарльзом для переговоров о руке инфанты. В Лондон Уолтер вернулся уже как доверенное лицо Джорджа Вилльерса, по заданию которого и поступил затем на службу к королеве Генриетте.

Но все эти годы он тайно служил ещё одному хозяину, на встречу с которым сейчас и пришёл.

* * *

Муцию Виттеллески было уже шестьдесят пять лет. Невысокого роста, худощавый, с совершенно белыми короткими волосами, гладко зачёсанными назад, седыми усами и эспаньолкой, с цепким взглядом глубоко посаженных глаз, орлиным, слегка заострённым носом и плотно сжатыми худыми губами на вполне заурядном лице, он никак не походил на главу могущественнейшей организации в мире. Но этот милый старик действительно был им — генералом иезуитов, и одним движением его сухой старческой руки вершились судьбы и сильных мира сего, и целых стран, и народов.

— Я рад вас видеть, Монтегю, — сказал Вителлески, когда Уолтер переступил порог его кабинета и низко поклонился своему наставнику. — Вы так долго не давали о себе знать, что я начал волноваться. Садитесь вот сюда, в кресло. Вы слишком значительный человек, чтобы слушать меня стоя.

Уолтер сел. Мрачные предчувствия, терзавшие его душу по пути в Рим, опять проснулись и принялись за дело с удвоенной силой.

— Я следовал вашим инструкциям, генерал, и думаю, что могу сообщить об успехе нашего предприятия.

— Так сообщите, сударь. Не нужно стесняться делиться успехом, если он заслуженный. О Генриетте Французской говорят разное, а мне любопытно было бы узнать правду.

— Мне удалось войти в доверие к английской королеве. Она душой и телом предана истинной вере и, несмотря на враждебность парламента, продолжает надеяться вернуть Англию в лоно католической церкви.

— Это хорошо, — святой отец был доволен услышанным.

— Английский парламент отменил смертную казнь за исповедование католицизма. Более того — католикам разрешено занимать высшие государственные посты.

— Это так. Но католики платят налог за право оставаться на свободе и самим распоряжаться своим имуществом... под страхом конфискации, между прочим.

— Это временная мера. Казна нуждается в деньгах.

— И эти деньги должны пойти на помощь гугенотам Ла-Рошели! Видите ли, сын мой, я не настолько легковерен. Если английская королева верна Святому престолу, она должна делом доказать это. И, вы, Уолтер, также должны меня убедить, что время, проведённое в Англии, вы прожили не зря.

— Генерал, я должен был войти в доверие к королеве Англии, и я сделал это. Я не просто секретарь Её Величества, королева считает меня своим другом.

— Сын мой, у меня есть основания предполагать, что вы действительно друг Её Величества.

— И вы не ошибаетесь, генерал, сейчас я действительно на стороне королевы, поскольку её интересы отвечают интересам ордена.

— Вот тут вы заблуждаетесь, мой мальчик. И я докажу вам это. Знаком ли вам некий маркиз де Молина?

— Конечно, падре, ведь это я поставляю вам сведения об этом господине.