Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После этого псиоников начали бояться. После этого их начали уничтожать за малейшее подозрение в неадекватности. Тогда, в первые века после победы над Ведьмой, их осталось ничтожно мало. А Орден превратился в карательную организацию. В тех, кого назвали чистильщиками — за рейды, в которых зачищали всех непокорных. Сейчас считается, что от его прежней мощи ничего не осталось. Что псионики снова “на коне”, а за ними лишь приглядывают незаметные люди в серых мундирах. Но…
— Значит, чистильщики существуют, — поневоле мой голос дрогнул.
— О да, — улыбка у него была нехорошей. Злой и горькой.
Глаза мужчины смотрели пусто и холодно — он быстро взял себя в руки, закрываясь от меня.
— Существуют и прекрасно себя чувствуют, можешь мне поверить.
И в этот момент на кухне что-то грохнуло. Да с такой силой, что мы оба аж подскочили.
Призрак? Неужели это он?
Я бросилась вперед, но в дверной проем смогла войти только после оттеснившего меня Ниала.
Налетела на спину мужчины, едва успев притормозить. Он замер, внимательно вглядываясь вперед.
— Что случилось?
Огромная кастрюля, в которой планировалось сварить суп, валялась на полу. Разлившаяся вода растекалась по паркету. Да, о «призраке» я так и не рассказала. Похоже, сейчас самое время.
— Ка… Ниал…
— Тише! — Прошипели недовольно.
— Ниал, прекрати. Я знаю, кто это сделал, но надеюсь, что это не повторится. Похоже, его что-то разозлило…
Так пылко в мои объятья ещё ни один мужчина не стремился! Ниал обернулся настолько быстро, что буквально вжал меня своим телом в стену, нависая сверху.
Почему-то вдруг стало жарко. Он близко. Совсем близко — и теперь лицом к лицу. Даже в этом обличье не казался мальчишкой — только мужчиной.
— Кажется, ты мне о чем-то забыла рассказать… — протянул задумчиво, не отводя глаз.
— Ты мне не дал шанса, — возразила спокойно, отпихивая его рукой, — и не нависай надо мной. Так неудобно разговаривать, знаешь ли…
И почувствовала смутное облегчение, когда меня без вопросов отпустили.
Он молча поднял кастрюлю, поставив её у мойки, а затем провел руками над разлитой водой. Я завороженно наблюдала, как вода скрутилась в один большой комок, медленно проплыла, повинуясь дирижирующему жесту — и обрушилась в раковину.
— Потрясающе…
— Рад, что сумел развлечь, — откликнулись сухо, — так откуда ты знаешь, что это призрак? Что за детские сказки?
Я выдохнула. Терпение, только терпение и спокойствие. Хладнокровие. Что-то внутри встрепенулось, улавливая резкую вспышку обреченной усталости, привычной, как ноющая много лет рана.
Скрывать смысла не было — может, хоть он посоветует что-то стоящее.
Я рассказала обо всем. О своих подозрениях по поводу Цветочника, о слухах, гуляющих про эту комнату. О своих собственных невысказанных подозрениях. О происшедшей много лет назад здесь трагедии и о возможной связи погибшего молодого псионика и этого призрака.
Мужчина слушал с каменным лицом, но его эмоции не могли обмануть. Боль. Застарелая, безнадежная, как гноящаяся рана. Безысходность. Тоска. Ошеломление. Почему я так чувствую его? Раньше такого не было. Особенность изменения?
Лоб вдруг обожгло — заныло, как от царапины. Я даже рукой провела — ничего.
— Вы знаете об этом, кажется, больше меня, — на “ты” говорить с ним вдруг стало неловко, — но, если не хотите — ваше право молчать. Только скажите, — это в самом деле призрак — или мне мерещится — и это дурацкий розыгрыш?
В какой-то момент показалось, что он просто сейчас развернется и сбежит. Но Ниал сумел удивить. Псионик тяжело оперся о столешницу, вскидывая голову. В чужих глазах плясало пламя, огоньками сверкая и в волосах цвета меди. От его хватки остались длинные полосы на столе, но это не пугало.
— Он в самом деле есть. Только плохо помнит, кем был раньше. Скорее всего, по крайней мере. Какие-то отрывки воспоминаний — не больше. Иногда, когда псионик умирает, — быстрый взгляд из-под ресниц, — очень мучительно, когда он желает отомстить убийцам, частичка его… пусть будет — души, цепляется за место, с которым у него связаны самые сильные воспоминания. Как правило, счастливые. Так что, возможно, твой “призрак“ действительно существует. И, если он писал тебе предупреждения, а не заморозил и прогнал прочь — ты ему пришлась… — тихий хмык, — по вкусу.
— С чего такая честь?
— А это нужно спрашивать уже у него, — он снова проигнорировал мои вопросы, но добиваться ответов я не стала — слишком хорошо понимала, что ещё немного — и мужчина сорвется.
— А мы… ничего не будем делать? Так все и оставим? Не выясним, кто это? И как… — я замялась, не зная, как правильно сформулировать вопрос, — как ему помочь? Не знаю… обрести покой?
Но Каэртан не успел ответить.
В дверь оглушительно заколотили и раздался встревоженный голос Нарроу.
— Иори, открывай! Иори-и-ииии! Тебя декан просил позвать!
Интересно, откуда он знает, что я уже вернулась?
Ниал — а сейчас это был снова иронично-спокойный однокурсник, — сел на стул, доставая из вазочки подсохшее печенье.
— Открой болезному, — усмехнулся, пробуя на зуб добычу. Раздался громкий хруст, но печенье проиграло клыкам неизвестной расы.
— Иду! — крикнула я, направляясь к двери.
Интересно… Маэртон не побоялся подойти к двери, и по голосу нельзя было сказать, что он сильно испуган или испытывает дискомфорт.
Выглядел знакомец тоже весьма бодро, но на лице отчетливо проступала тревога.
— Что случилось? — Выдохнула.
Сначала эта тварь, потом сбившийся телепорт — судя по всему, нас выкинуло именно в моей комнате, а не где-то ещё, потом призрак, а теперь и это…
Вот сейчас хотелось встать и громко со вкусом поорать. От всей души, швыряя вилки, ложки, посуду и все, попавшееся под руку. Выпустить пар. Но, увы. Нельзя.
— Прибыл представитель совета Марон Таэру с сопровождением. А ещё декан просил передать, что с ними видели чистильщиков. Они в гражданском, но кое-кто узнал знакомые лица…
Парень был непривычно хмур. Сердце неприятно екнуло, хотя я и предполагала, что эта встреча когда-нибудь состоится. Но не прямо здесь и сейчас! От нахлынувшего адреналина почти подбросило. И, чего я совсем не ожидала, так это того, что на талии крепко сомкнутся чужие руки, прижимая к телу замершего за спиной однокурсника.
— Пожаловали, значит, стервятники, — в ледяном голосе Ниала не было ничего, кроме злого предвкушения.
И вырываться сейчас совершенно не хотелось — напротив, возникло малодушное желание спрятаться в этих объятьях от всего мира.