– Птицы?

– Ну что вы! Я имею в виду банальную для всех двигателей, не только для авиационных. У вас, дорогой Иван Николаевич, просто кончилось топливо, а вы это прозевали.

От неожиданности Иван даже привстал:

– Да быть того не может! Мы только и делали, что смотрели на показания топливомеров!

– Ну извините. Факты – вещь упрямая. В баках пусто.

– Но этого просто не может быть. Непосредственно перед отказом двигателей топливомеры показывали тысячу шестьсот килограмм керосина.

– Это вы так говорите.

– И по расчетам у нас еще оставалось примерно на час, притом мы учли, что идем, в сущности, на взлетном режиме. Нет, тут что-то не так.

– Хорошо, чем еще можно объяснить вашу поломку, если двигатели целы, а баки пустые?

– Ну я не знаю… Топливомеры заклинило, – Иван понял, как жалко это звучит, и осекся, – хотя тогда показания бы не менялись.

– Вот именно. Мне представляется, что в стрессовой ситуации вы просто забыли про топливо, вот и все. То есть грубо нарушили правила безопасности движения и эксплуатации воздушного транспорта, в чем я и должен официально предъявить вам обвинение.

Иван с тоской посмотрел в окно.

– Должны, так предъявляйте, – буркнул он.

Следователь достал сигареты, любезно предложил Ивану, а когда тот отказался, со вкусом прикурил и мечтательно выпустил дым прямо ему в лицо. Иван предпочел думать, что не специально.

– Не будем спешить, уважаемый Иван Николаевич, не будем спешить. Я тоже человек и тоже восхищаюсь вашим героизмом, а что он стал следствием вашего же разгильдяйства, так это вообще свойство геройских поступков. В последний момент вы сумели собраться и выжить, молодцы, но преступление тем не менее совершено. Вы представляете, что пережили пассажиры из-за вашей небрежности? Это стресс на всю жизнь, который для многих из них будет иметь серьезные и, к сожалению, необратимые психологические последствия. Вы считаете, что не должны за это отвечать?

Иван промолчал, понимая, что вопрос риторический.

Следователь еще немного попел дифирамбы летному мастерству экипажа, после чего предложил Ивану погулять, а к трем вернуться на очную ставку с Зайцевым.

– Сличим ваши показания, а заодно обсудим, как вам выйти из данной ситуации самым безболезненным образом. Лично я полностью на вашей стороне, – обнадежил следователь, но Иван не особенно ему поверил.

Он пошатался по Невскому, зашел в пирожковую на Восстания и съел два беляша с чаем, хотя не чувствовал ни голода, ни вкуса, будто вату жевал.

На секунду Иван засомневался – а видел ли он и вправду показания топливомеров? Вдруг ему со страху померещилась тысяча шестьсот вместо нуля? Или он перепутал шкалу топливомера с каким-нибудь другим прибором?

Где-то внутри его закрутилась черная дыра, пока еще маленькая, безобидная, но Иван чувствовал, что скоро она разрастется.

С одной стороны, он голову готов был дать на отсечение, что видел цифры «тысяча шестьсот», совершенно отчетливо это помнил, но какой-то чужой голосок нашептывал: «Да неужели? Точно-точно?» Получается что ж? Пятьдесят человек чуть не погибли из-за его невнимательности?

Иван похолодел. Следить за расходом топлива – задача бортинженера, но Павел Степанович был занят с шасси, и Зайцев поручил это ему, второму пилоту. Значит, он должен был или справиться, или доложить, что не готов взять на себя эти обязанности. Тогда Лев Михайлович отправил бы его расклинивать шасси, Павел Степанович занимался топливом, и самолет благополучно приземлился бы.

Вернувшись в прокуратуру, Иван отчетливо видел перед собой шкалы топливомеров и цифру «тысяча шестьсот», но уже не понимал, реальное это воспоминание или он так представляет эту шкалу сейчас, потому что очень хочет, чтобы она выглядела именно так в момент аварии.

От этого чувства даже голова кружилась, и Иван страшно на себя злился.

В коридоре он встретил Зайцева, который с самым невозмутимым видом читал газету «Правда» и так увлекся, что не сразу заметил Ивана.

– А, привет! – Зайцев аккуратно сложил газету и сказал, что он торчит в Ленинграде с прошлой недели, поселился у брата жены, потому что каждый день гонять на допросы – дело хлопотное. Если Иван хочет, пусть присоединяется, раскладушка для него всегда найдется.

– Вы уже знаете экспертизу? Это что, я, получается, прозевал?

– Ну ты же видел…

– Я уже не уверен.

– Не волнуйся, папа посмотрел.

– Да?

– Когда летаешь с таким раздолбаем, как ты, надо все самому контролировать. Тысяча шестьсот было, как ты и сказал.

– Точно?

– Сто процентов.

– Но откуда тогда пустые баки?

Зайцев фыркнул:

– От верблюда, видимо. Слушай, Вань, давай факты отдельно, домыслы отдельно. Мы оба видели, что топлива у нас еще полно, а что да почему, пусть эксперты голову ломают. Ладно, пошли, сейчас следователь будет из нас идиотов делать.

Предположение Зайцева не оправдалось. Следователь за десять минут убедился, что у них нет противоречий в показаниях, демонстративно отодвинул в сторону свою пишущую машинку и ласково уставился на обоих летчиков.

– Если бы вы знали, товарищи, как мне не хочется портить вам жизнь, – произнес он нараспев, – если бы вы только знали… Но закон есть закон.

– А вы не хотите еще одну экспертизу произвести? – спросил Зайцев. – С привлечением инженеров КБ, например.

– Помилуйте, зачем? О том, что машина не поедет без топлива, знают даже дети.

– Самолет ударился о воду, утонул, потом его поднимали, буксировали в Гавань, вытаскивали на берег. Керосин мог элементарно вытечь во время любой из этих манипуляций, – буркнул Зайцев, – а если это не так, то тогда тем более интересно, почему топливомеры и расходомеры давали неверные показания. Если это конструктивный дефект, то надо его выявить и исправить, потому что как они подвели нас, так могут подвести и других пилотов. Это было бы по-коммунистически.

Следователь с любезной улыбкой достал сигареты, и Льва Михайловича не пришлось просить дважды.

– А я думаю, что не по-коммунистически наводить тень на КБ и давать им лишнюю работу только потому, что вы не хотите признать свои ошибки, – следователь скривил губы в усмешке, – вы надеетесь, что выйдете сухими из воды, если будете покрывать друг друга?

– Мы правду говорим! – выкрикнул Иван, теряя самообладание.

Лев Михайлович чуть заметно покачал головой, мол, притормози, Ваня.

– Товарищи, послушайте меня, пожалуйста. – вкрадчиво произнес следователь. – Буду с вами откровенен: вас ждет суд и приговор, избежать этого у вас, простите, шансов нет. Вы в любом случае будете осуждены, вопрос только в том, поедете в колонию или останетесь дома. С летной работой, естественно, в любом случае придется распрощаться, ну, так я думаю, что ни один здравомыслящий руководитель после такого не пустит вас за штурвал безо всякого суда. Итак, вариант первый – вы сейчас оба пишете явку с повинной, где вы, Лев Михайлович, указываете, что неправомочно удалили с рабочего места бортинженера, а вы, Иван Николаевич, что не приняли на себя его обязанности и не проследили за расходом топлива. Дальше мы оформляем все как положено, вы едете по домам и забываете об этом прискорбном деле до дня, когда вам приходит повестка в суд. Являетесь в суд, где вам, учитывая явку с повинной, деятельное раскаяние и прошлые заслуги, дают год условно, вы возвращаетесь к семьям и к труду, не связанному с летной работой. Вы, Лев Михайлович, наслаждаетесь заслуженным отдыхом, а вы, Иван Николаевич, находите себе новую интересную специальность. Это наиболее благоприятный вариант.