ответа. И не было ответов на мои собственные вопросы. Я знал только, что это должно прекратиться. Ради него, ради меня, ради Каро.

– Я собираюсь их сжечь, а ты будешь на это смотреть.

Это был способ заставить его понять. Жестоко, но необходимо – самое сложное, что мне приходилось делать до или после того дня. Я пошевелил угли кочергой, чтобы пламя разгорелось посильнее, не в силах смотреть ему в лицо. Затем я развязал ленточку и бросил письма в огонь. Мы стояли и смотрели, как чернеют и сворачиваются страницы.

– Вот и все, Хэл, – наконец произнес Тэд тихим надтреснутым голосом. – Теперь меня словно никогда и не существовало. Я просто призрак в истории, которую ты когда-то рассказал сам себе.

Я беззвучно плакал в своей спальне, рыдания сотрясали мое тело. С самого момента смерти Тэда во мне что-то росло, и теперь плотину прорвало. Оно смывало все, даже страх. Я осознавал только, что потерял его. И еще я потерял себя.

Я плакал и подсчитывал убытки: Америка, письма, и еще меня не было рядом с ним, когда он оказался в опасности. Я думал и об Амелии. О нашем разговоре у церкви. Последнее, что она от меня услышала, было словами, что я не хочу с ней знаться. Я посмотрел на мужчину в потрепанной военной форме в зеркале. Я вспомнил те поля сражений в Америке, на которых хотел умереть.

Если я продолжу расследование, то рискну всем. Местом в парламенте, репутацией, Каро и Габриелем. Если я не буду ничего делать, то я буду все равно что мертв. Это осознание успокоило меня. Я должен идти вперед, потому что не могу идти назад. Если это кажется верхом безумия, то, возможно, так оно и есть, – но вы не знали Таддеуса Арчера и уже никогда не сможете его узнать.

Тогда я подумал об убийце, о мешке, скрывающем его лицо. Я подумал о Тэде на берегу Черуэлл – как он улыбался, как сахар струился между его пальцами. Я пытался взглянуть на это так, как на все смотрят в Дептфорде, – не любовь, не честь, а сделка. У меня есть долг, и этот долг я выплачу полностью.

Глава двадцать седьмая

Сон дал мне возможность отдохнуть от воспоминаний, пусть и недолго. Я проснулся гораздо позже обычного и после того, как смыл вонь тюремной камеры с тела, которое, кажется, болело везде, услышал, что Каро тоже встала и ходит по дому. Я спустился в столовую и увидел, что она и Габриель завтракают. Она была в шелковом халате, с распущенными волосами, кудри свободно лежали на плечах. У Габриеля весь рот был измазан шоколадом. Каро читала ему вслух что-то из газеты разными забавными голосами, он смеялся. Это была сцена, о которой я всегда мечтал: мой дом, в котором все счастливы.

Только в реальности все было не так. Мой брак представлял собой проклятое болото. Нас объединял только Габриель и заинтересованность в моих политических перспективах. Каких у меня не было бы без поддержки Кэвилл-Лоренса. Он контролировал финансовые ресурсы министерства, имел дело с торговцами мандатами «гнилых местечек» [38] и определял бюджеты выборных кампаний. Одно его слово – и вся моя карьера в парламенте лопнет как мыльный пузырь. Хватит ли одного Габриеля, чтобы удержать нас вместе? Развод немыслим, но раздельное проживание – совсем другое дело. Наследство Каро находилось в доверительном управлении, что давало ей возможность выбирать. Мне становилось плохо при мысли о разлуке с Габриелем. Но как я мог забрать сына у матери?

Каро заметила, что я стою в дверях.

– Помфрет сообщил мне, что ты вернулся. – Она заметила выражение моего лица. – Что-то случилось?

Я кивнул, и она встала из-за стола. Мы выскользнули в прихожую и заговорили тихо, чтобы Габриель нас не услышал.

– Амелия мертва. Ее убил тот же человек, который убил Тэда.

Я вкратце пересказал всю историю. Каро побледнела.

– Тебя же могли убить! Я не понимаю, Гарри! И тебя арестовали. Ты уверен, что новость об этом никуда не просочится?

Я задумался, что ее так встревожило – угроза моей смерти или возможный скандал. Я искал ответ в ее синих, как море, глазах. Иногда мне казалось, что они неизмеримо глубоки. Иногда – что в них неправдоподобно мелко. Сегодня у меня вообще не сложилось никакого мнения.

– Это все, что ты можешь сказать? Ничего об Амелии?

Каро нахмурилась:

– Ты намекаешь, что мне все равно? Не надо. Не имеешь права.

– Я только спрашиваю, что ты думаешь. Это не преступление, Каро. Может, ты считаешь, что она сама во всем виновата?

Я не злился, я просто устал от всей этой лжи и лицемерия. На щеках у Каро появились два красных пятна, а когда она заговорила, голос ее звучал резко:

– Если хочешь знать, что я думаю, я тебе скажу. Таддеус и Амелия были из одного теста. Они боролись против всего, во что люди верят и считают правильным. Таддеус и рабство. Побег Амелии с чужим мужем. Они считали, что способны переделать мир в соответствии со своими личными желаниями. Но нельзя нарушать правила без последствий, Гарри. И это правильно.

– Она была одинокой несчастной женщиной. Она всего лишь хотела найти человека, убившего ее брата.

– Нет, она хотела, чтобы его нашел ты. Ее не волновало, кто при этом может пострадать. Арчеров это вообще никогда не волновало.

Может, мы сказали бы друг другу гораздо больше – слова, которые нельзя взять назад. Но, вероятно, Габриель услышал, как мы ругаемся, потому что расплакался, и Каро побежала к нему. Я достал часы из кармана жилетки, цифры плыли у меня перед глазами.

– Пожалуйста, извини меня. Мне нужно в Уайтхолл.

* * *

Я провел первую половину дня за своим столом в Военном министерстве, разбирая груду депеш, скопившихся в мое отсутствие. Мои подчиненные работали прилежно, но, боюсь, их терпение уже было на пределе. Я мог думать только о тайнах, которые остались нераскрытыми в Дептфорде. Я встал из-за стола, как только смог найти предлог. В холле я прошел мимо Кэвилл-Лоренса, который увлеченно разговаривал с одним из наших генералов. Он проследил за мной взглядом до дверей.

Я до сих пор не понимал, каким образом он оказался втянут в это дело. У министерства имелись очень веские финансовые мотивы для защиты работорговли от ее противников, также в интересах политики было угождать Вест-Индскому лобби. Тем не менее, когда Кэвилл-Лоренс допрашивал меня, я почувствовал,