Уайтхолл, где придворные во времена Тюдоров однажды наблюдали, как их король играет в теннис. В наши дни там располагались Торговая палата и Тайный совет, а на душных чердаках находились жилые комнаты для клерков. Мне пришло в голову, что прибытие «Темного ангела» на Ямайку без двух третей его груза, вероятно, было значимым событием. Возможно, губернатор острова упоминал о нем в своих депешах.

Я предъявил документы архивариусу Торговой палаты и попросил его принести мне всю корреспонденцию от губернатора Ямайки за декабрь 1778-го и январь 1779 года. Он вернулся с тремя пачками документов, и я расписался где следует, обеспокоенный тем, что оставлял след моих поисков по Уайтхоллу. Я отнес документы в один из отсеков, служивших читальнями.

Первая депеша содержала только обычную информацию дипломатического характера, которую губернатор английской колонии отправляет своим начальникам в метрополии: отчеты о встречах с местными сановниками и плантаторами, отчеты о состоянии фортификационных укреплений и неизбежные просьбы об улучшении военно-морской обороны и увеличении королевских грантов. Я прочитал ее и отложил в сторону.

Вторая депеша мало отличалась от первой, но я все же бегло просмотрел страницы и наткнулся на название «Темный ангел». Наконец-то! Сердце учащенно забилось в груди. Кэвилл-Лоренс поработал очень тщательно, но даже он мог допустить ошибку.

«А теперь, Ваша светлость, я хочу обратить Ваше внимание на одно очень странное дело, о котором в последнее время говорит весь Кингстон. Недавно в наш порт пришел невольничий корабль под названием “Темный ангел”. Большая часть груза, который он перевозил, была уничтожена экипажем во время плавания. Я оказался у причала по другим делам, когда выживших чернокожих спускали на берег и они моргали и щурились на солнце. Они выглядели так, будто побывали в аду и вернулись.

Стремясь разобраться, что произошло, я велел привести ко мне капитана и хирурга, служившего на этом корабле. Оба заявили, что на судне закончилась вода и рабов утопили, чтобы смогли выжить члены экипажа и оставшиеся негры. Но отчет капитана был путаным и бессвязным, и в целом у меня сложилось впечатление, что эти двое что-то скрывают. Капитан, смуглый тип по фамилии Вогэн, как говорят, пристрастился к опиуму, и, возможно, эта привычка сыграла свою роль в случившемся. Страх капитана испортить свою профессиональную репутацию может объяснить его сдержанность.

Все выжившие рабы уже проданы – все, за исключением одной девушки, личной наложницы капитана, – и сделаны обычные закупки сахара и табака. Корабль должен сняться с якоря и отправиться в Дептфорд завтра утром. Хотя я каждый вечер молюсь, чтобы провидение помогало нашим торговым кораблям в целости и сохранности достигать берегов, к которым они идут, должен признаться: я рад, что этот корабль уходит.

Боюсь, я не единственный, кто испытывает такие чувства. Даже здесь, на Ямайке, подобная смерть рабов была встречена с некоторым отвращением. Я не сомневаюсь, что реакция у нас в стране будет гораздо более серьезной. Поэтому я прошу принять все возможные усилия для того, чтобы пресечь распространение этой новости, если она дойдет до ушей знакомых нам журналистов на Граб-стрит [43]. Наши плантаторы и так подвергаются нападкам. Им совершенно не нужны лишние проблемы в эти трудные времена».

Кончики пальцев покалывало от ощущений, которые возникают, когда совершаешь какое-то открытие. Новость о том, что капитан Вогэн курит опиум, определенно имела отношение к моему расследованию. Но, как мне казалось, еще более важно, что он привез оставшуюся в живых рабыню назад в Дептфорд. Владелец постоялого двора, где жил Вогэн, не упоминал никакой рабыни, и я подумал, что впоследствии он мог продать ее. Если так, я рискнул бы назвать имя покупателя.

Я вспомнил выражение лица Синнэмон, когда она описывала убийство детей. Я вспомнил, с какой страстностью она говорила обо всем этом. Эта была злость человека, пережившего это адское путешествие, чтобы рассказать о нем?

Глава двадцать восьмая

К тому времени как я добрался до прихода Марилебон на северо-западной окраине города, тени стали удлиняться. Я помнил времена, когда между этим местом и Оксфорд-стрит простирались одни поля, но город неуклонно разрастался в северном направлении и теперь угрожал полностью поглотить Марилебон. В деревне меня встретили звук мячей для крикета на зеленом поле и смех, доносившийся из многочисленных кегельбанов и таверн.

«Йоркширское пиво» отличалась от других таверн только своими постоянными клиентами. Ее окружал сильно разросшийся сад, в котором было полно чернокожих, многие в лакейских ливреях. Они пили и явно наслаждались свободным вечером. На других африканцах я заметил потрепанные версии моей собственной формы или весьма поношенную одежду, типичную для рабочих.

В обеденном зале оркестр играл джигу, танцевало несколько пар. И здесь большинство тоже составляли чернокожие, но я заметил и нескольких белых мужчин, у которых на коленях сидели африканские шлюхи. Мне улыбнулась чернокожая барменша:

– Ищешь подружку, солдат? Капельку черного меда, чтобы подсластить эль?

Она была симпатичной девушкой с веснушками на носу, когда она улыбалась, мелькал золотой зуб, а пухлая коричневая грудь выпирала из корсета.

– Я ищу «Детей Свободы». Кое-кто сказал, что вы можете знать, где их найти.

Золотой зуб исчез вместе с улыбкой, и барменша схватила тряпку.

– Не могу помочь тебе, солдат. Не мешай мне работать.

Я отстранился, когда она провела тряпкой по барной стойке. Я догадывался, что им приходится проявлять осторожность, опасаясь шпионов и информаторов.

– Таддеус Арчер был моим другом, – настаивал я. – Не могли бы вы просто передать мое сообщение?

– Я же уже сказала тебе, солдат: ты пришел не туда.

Глядя на выражение ее лица, я решил не предлагать взятку и отошел с кружкой к ближайшему столу. Она холодно посмотрела на меня и, оставив за барной стойкой молодого помощника, направилась к занавеске, закрывавшей проем или дверь в стене. Там, вероятно, был проход в помещения в задней части здания. Перед занавеской стоял огромный африканец, сложенный как боксер. Он шагнул в сторону, чтобы дать ей пройти.

Она вышла через несколько минут, и я снова почувствовал на себе ее взгляд. С кем она там разговаривала?

Следующий час я сидел и наблюдал за пьющими посетителями, присматриваясь, не проявит ли кто-то признаки сочувствия аболиционизму. Большинство посетителей вели себя как обычные завсегдатаи таверн, и единственной политической активностью, которую я заметил, была раздача брошюр африканцем потрепанного вида. Я протянул руку за брошюрой. Это была реклама встречи аболиционистов в Бишопсгейте позднее на этой неделе. Я с интересом отметил, что Моисей Грэм, полный африканский джентльмен, с которым я познакомился на похоронах