Очевидно, он и не думал подозревать меня. Может быть, он заглянул сюда, когда мы уже уходили, и видел, что все было на своих местах.

Он еще раз спросил Слим:

– Это точно не ты сама сделала? Просто чтобы нас попугать?

Одного взгляда было достаточно, чтобы получить ответ – и даже больше.

– Слим не стала бы так поступать с книгой, – уверенно заявил я. – Никогда.

– Именно, – подтвердила она.

– Тогда, если не ты, то кто это сделал? – и, то ли морщась, то ли улыбаясь, он добавил: – Или что?

Слим наклонилась и аккуратно подняла книгу.

– Она еще мокрая, – поднеся ее к лицу, она понюхала бумагу. – Пахнет как слюна.

– Человеческая или собачья? – спросил я.

– Или вампирская? – добавил Расти.

Слим покосилась на него:

– Сейчас день.

– Нам лучше осмотреть дом, – предложил я. – Кто-то это сделал, и он может быть до сих пор в доме.

– Или что-то, – снова вставил Расти.

Слим посмотрела кругом, не зная, как поступить с книгой. Наконец она подошла к столу и выкинула ее в мусорное ведро. Корешок ударился о стенку корзины с глухим звуком.

Из ящика стола Слим достала два ножа: большой охотничий в кожаных ножнах и складной скаутский. Она передала большой нож мне, складной – Расти. После чего тихо открыла дверь в чулан и зашла внутрь.

Выбравшись оттуда, она молча продемонстрировала нам свой лук из стекловолокна и колчан.

Колчан она перекинула через голову, так что оперенные концы дюжины стрел торчали за ее правым плечом, а ремень проходил между грудями и спускался к левому бедру.

Освободив руки, Слим уперла конец лука в пол и, навалившись на него всем телом и упираясь ногой для дополнительного усилия, согнула лук и надежно закрепила тетиву.

Левой рукой она подняла лук, протянула правую руку за плечо, достала стрелу из колчана и положила ее на тетиву. На конце длинного тонкого стержня красовался наконечник, судя по виду, сделанный из лезвия бритвы.

– Прикройте меня, – прошептала Слим.

Я вытянул клинок из ножен. Расти открыл свой нож. Следом за Слим мы вышли из комнаты.

Большую часть ее спины закрывал колчан из коричневой кожи с тонкой отделкой. Слим выиграла его пару лет назад, когда заняла первое место на лучном состязании, устроенном Молодежной женской христианской организацией в честь Четвертого июля[36]. Большинство людей не ожидали, что четырнадцатилетняя девчонка сумеет выиграть, но я знал, что она победит.

Всего за неделю до лучного состязания мы пошли на поле Янкса для тайной тренировки. Был конец июня, жаркий солнечный полдень. Все поле, усыпанное осколками, блестело так, будто кто-то разбросал по серой земле бриллианты. Даже несмотря на темные очки, нам пришлось зажмуриться, когда мы вышли на открытое пространство. Ни малейшего дуновения ветра – воздух был неподвижным и мертвым. И пах соответственно. По крайней мере, что-то пахло.

– Что это так воняет? – спросил я.

– Твоя задница, – ответил Расти.

– Что-то дохлое, – сказала Слим.

– Задница Дуайта, – пояснил Расти.

– Не-а, – возразила Слим. Ей тогда было тринадцать, и она называла себя Фиби. – Это трупы.

– Задница…

– Готова поспорить, что они так и не откопали их всех, – продолжала она. – Ну, понимаешь, жмуриков. Трупы. Здесь всегда так воняет.

– А вот и нет, – возразил Расти. Он готов был спорить даже с булыжником.

– Вот и да, – передразнила его Фиби. – Я чувствую этот запах каждый раз, когда мы сюда приходим. И иногда он становится сильнее, когда особенно жарко.

– Чушь, – буркнул Расти.

– Думаю, она права, – возразил я.

– Ну конечно, она же всегда права.

– Ну, чаще всего.

– Всегда и во всем, – возвестила Фиби с ухмылкой.

– Где ты собираешься стрелять? – спросил я.

– Здесь сойдет.

Я тащил мишень от самого дома. Мы сделали ее этим утром в моем гараже: набитая плотно сложенными газетами картонная коробка и приклеенная с одной стороны фотография Адольфа Эйхмана[37] из журнала «Лайф».

Я поставил коробку на земляной холм так, чтобы фотография была обращена к нам, и слегка наклонил. Фиби отмерила пятьдесят футов. Мы с Расти встали позади нее.

Первая стрела проткнула один глаз Эйхмана и опрокинула коробку.

Именно тогда я понял, что она выиграет состязание.

Я поправил коробку и вернулся на место.

Вторая стрела попала в другой глаз Эйхмана. Теперь он выглядел так, будто его большие очки в темной оправе были украшены перьями.

Хотя от последнего удара коробка качалась, Фиби умудрилась попасть третьей стрелой в нос фотографии.

А потом кто-то нас окликнул:

– Так-так, это же Робин Гуд и его веселые ушлепки!

Даже не оглядываясь, мы узнали голос.

Скотти Дуглас.

Обернувшись, мы обнаружили, что он не один. За Скотти шли два его дружка, Тим Хэнкок и Энди Малоун по прозвищу Шлепок.

Шлепок получил прозвище потому, что любил так издеваться над детьми вроде нас. Но он был ничуть не лучше, чем Скотти и Тим.

Посмеиваясь и ухмыляясь, они вразвалку приближались к нам, засунув большие пальцы рук за ремни, как бандиты к месту перестрелки.

К счастью, ни у кого не было огнестрельного оружия.

У Слим был лук.

У нас с Расти в карманах были ножи. Как и у Скотти и его прихвостней. Только их ножи наверняка были побольше. И с выкидными лезвиями.

С лохматыми сальными волосами, бачками до подбородка, в черных кожаных куртках поверх белых футболок, синих джинсах с широкими кожаными ремнями и мотоциклетных сапогах с пряжками по бокам – каждый в этой троице напоминал Марлона Брандо из «Дикаря»[38], немного недопеченного, но все равно пугающего.