После собрания, в кулуарах, под впечатлением от выступления Гитлера, генералы говорили, что фюрер фактически реабилитировал расстрелянных Шлейхера и Бредова, поскольку убежден, что их убили по ошибке.

— Глупцы, они все еще продолжают верить фюреру, — саркастически ухмыльнулся Леман.

— Ну и чем закончилось совещание? — поинтересовался Зарубин.

— Все вместе слушали «Тангейзер» Вагнера.

— Вилли, хочу посоветоваться с вами, — сказал Зарубин, давая понять, что нужно переменить тему разговора. — Центр предлагает вам начать выносить с места работы секретные материалы. Как вы считаете, это возможно?

— Что я могу сказать, — Вилли на секунду задумался. — По своему нынешнему положению, я не имею доступа к оперативным делам. Чтобы с каким-то делом ознакомиться, я должен найти логичный предлог. Лишь после этого можно взять его на короткое время.

Он задумался, нервно теребя лежащую на столе салфетку.

— Если я смогу какое-то дело получить, его нужно будет быстро вернуть. Выносить дела из гестапо, а потом с ними возвращаться — сейчас крайне рискованно. Если класть их в портфель, так на службу никто с портфелем не ходит. Я могу узнавать новости из бесед. Ну вот например: адъютант графа Штеремберга рассказал, что в конце июля сто пятьдесят четыре эсэсовца из 89 австрийского батальона СС под командованием Гольцвебера, одетые в форму австрийской гражданской гвардии, внезапно захватили в Вене канцелярию президента.

При этом серьезно ранили президента Дольфуса. Положив его на диван, они потребовали от него подать в отставку. Дольфус отказался, и ему не оказывали до вечера помощи, пока он не умер.

Тем временем к парламенту были стянуты верные власти войска и полиция, и к семи часам вечера мятежники сдались. В Вене продолжаются аресты. Муссолини отправил пять дивизий в поддержку законного правительства. Такую информацию я добывать могу. Но выносить дела сейчас опасно. Хорошо, что с делом на Флик-Штаггера все закончилось благополучно.

— Нет, нет, рисковать конечно не следует, — согласился Зарубин. — Давайте еще подумаем, может позже появится какая-нибудь идея. А что нового у вас на службе?

— Пока я отдыхал в санатории, в отделе кто-то распространил слухи, что я безнадежно болен и якобы, помещен в больницу. Очень все удивились, когда я появился на работе, — Вилли улыбнулся, видимо вспомнил выражение лиц своих коллег. — Или такая новость: в одном из отделов арестовали чиновника Меллера за связь с частным детективом Граером. Так вот, пока я лечился, пошли разговоры, что я тоже связан с Меллером.

— Кто может распространять такие слухи? — спросил Зарубин.

— Я думаю, что это делает из зависти кто-то из сослуживцев, кого не взяли в гестапо и он остался в полиции.

— Вилли, вот еще одна просьба Центра. — Зарубин вспомнил, что с последней почтой пришло письмо из спецотдела Бокия[30]с просьбой добыть подсобный материал для расшифровки шифртелеграмм, исходящих из гестапо. — Нельзя ли добыть открытые тексты нескольких шифртелеграмм, которые будут отправлены в провинцию из центрального аппарата гестапо.

— Я постараюсь это сделать, — сразу же согласился Леман.

Зарубин уже знал, что слов на ветер он не бросает: если что-то пообещал, обязательно выполнит.

Встречу пора уже было заканчивать. Как всегда в таких случаях делается, Зарубин спросил:

— У вас нет ко мне вопросов, Вилли?

— Есть, — ответил Леман. — Мне хотелось бы знать, что вы предпримете, если со мной что-то случится?..

Через два часа, работая над отчетом на конспиративной квартире, Зарубин, писал в Центр:

«Брайтенбах /с января 1935 года Леману, по соображениям конспирации сменили псевдоним А/201. — Э.С./ вел со мной разговор о том, что мы предпримем, если с ним что-нибудь случиться.

Я сказал, что в ближайшее время он получит возможность связываться со мной тогда, когда ему будет необходимо или когда он почувствует, что ему что-то угрожает. Более того, у него будет место, где он сможет находиться до тех пор, пока будет гарантирована его переброска в ту или иную страну.

Главное, подчеркнул я ему, мы должны работать так, чтобы возможность провала вообще не возникала и ее никогда бы не было. Поскольку это зависит прежде всего от нас двоих, то это и является нашей главной задачей, с которой мы обязаны во чтобы-то ни стало справится. Эти объяснения источника удовлетворили и он ушел успокоенный, хотя на эту тему он говорил совершенно разумно, спокойно и по деловому.

Я полагаю, что связь на меня ему нужно дать немедленно. В данный момент это не так просто, так как я имею только Друккера, а также Макса и Мориса. Из этих двух адресов я должен буду выбирать.

Поскольку Макс и Морис совершенно ничего для нас не делали, я думаю, что можно будет дать их телефон, куда в случае экстренной необходимости, Брайтенбах мог бы позвонить и разговаривать с использованием условностей. От Макса и Мориса, через третьих лиц, мне сообщат о его звонке, а место встречи и время мы оговорим заранее. Разумеется, что Брайтенбах адрес Макса и Морица посещать не будет, а будет только туда звонить по телефону.

Ничего другого пока по этому вопросу придумать невозможно, так как дать ему телефон Друккера я не могу, поскольку им пользуется курьерская связь.

Учитывая, что вызовы со стороны Брайтенбаха частыми не будут, Макс и Мориц совершенно не завязаны работой с нами, это единственная у меня возможность наладить с источником двухстороннюю связь. Все другое было бы равносильно тому, что я дал бы свое настоящее имя и телефон Брайтенбаху, а этого делать пока совершенно ни к чему.

Телефон Макса и Морица я передам ему на следующей встрече. Это устроит нас, так как в случае надобности, он всегда сможет нас найти, а это его тоже очень успокоит.

Разумеется, что сейчас адресом Макса и Морица для курьерской связи мы пользоваться не должны. Этой одной, очень важной нагрузки, для Макса и Морица будет вполне достаточно.

Если вы найдете нужным, то впоследствии я могу сообщить Брайтенбаху о вызове Морица в полицию, с тем, чтобы он сам выяснил причину вызова и состояние дела. Макс и Мориц, после этого вызова, ничего подозрительного за собой не замечали. Вокруг них все спокойно.

Привет Бетти»

Пауля с нетерпением ждали в дирекции. Из Берлина, из министерства авиации, прибыл начальник отдела генерал Вальтер Дорнбергер и сопровождающие его эксперты.

По растерянному виду директора Пауль угадал неладное. Ему с трудом удалось вытянуть полупризнание: по мнению высшего командования выпуск нового летательного аппарата слишком затягивается. Дорнбергер требовал немедленной демонстрации ракеты. Доводы, что изделие еще не закончило цикла заводских испытаний, не возымели действия. Генерал настаивал на своем.