Пауль знал, что сам генерал мало понимает в ракетной технике, впрочем, как и все его окружение. Втолковывать ему что-либо было бесполезно. Пауль попробовал апеллировать к инженерам-экспертам, но те лишь пожимали плечами, боясь высказывать свое мнение.

Пауль решил не возражать. Он был уверен в своей ракете, несмотря на тяжесть выдвинутых обвинений. Он даже гордился своим новым произведением Но если комиссия захочет, то в несовершенстве опытного экземпляра она всегда найдет недостатки конструкции, даже злой умысел самого конструктора. При желании можно было придраться к чему угодно.

Пауль с тяжелым сердцем ехал на испытательный полигон.

Генерал Дорнбергер пригласил его к себе в «мерседес». Когда они остались вдвоем, отделенные от шофера стеклом. Дорнбергер стал расспрашивать его о работе, о личной жизни. Оказалось, он хорошо знал, что Пауль сын генерала фон Зандберга. Наконец, как бы невзначай, Дорнбергер задал вопрос, в котором Пауль сразу угадал главное: как он сам относится к новому изделию? Ведь он, насколько известно, не только прекрасный конструктор, но и опытный в прошлом летчик. Его мнение особенно ценно…

Пауль сердито возразил:

— Бюрократическая инерция вашего военного аппарата губит дело. Когда машина выходит на опытный аэродром — это самолет сегодняшнего дня Тем не менее, его долго проверяют, так как боятся каждой мелочи способной привести к отказу. Так и с ракетой: это опытный экземпляр, его еще нужно испытывать и испытывать, чтобы добиться безотказной работы и точности попадания.

— Значит, производители не видят недостатков в конструкции?

— Какой смысл промышленнику говорить об ее несовершенстве, когда у него запланирован ее выпуск в несколько сот штук? — откровенно ответил Пауль. — Заводчик не враг своему карману!

Дорнбергер нахмурился:

— Я говорю об обороне, а вы — о коммерции.

— Для директоров это одно и то же.

Генерал ударил себя по колену снятой перчаткой.

— Вот что, доктор, — решительно сказал он. — Мы избрали вашу ракету объектом эксперимента. Технические условия, ей предъявляемые, на мой взгляд, соответствуют бомбардировщику. В ближайшем будущем нам предстоит ее испытать в Британии…

— Позвольте, — невольно воскликнул Пауль, — но это же за пределами империи!

Дорнбергер на его возглас не обратил никакого внимания.

— Исходной позицией могут стать территории по ту сторону Ла-Манша. Я говорю с вами откровенно, доктор Зандберг, потому что хочу, чтобы вы ясно представляли задачу вашего нового изделия.

Паулю пришлось взять себя в руки, чтобы казаться спокойным.

— Район операций не определяет их характера, генерал?

— Наступление. Бомбардировка.

— Объекты?

— В основном — узкие цели, узлы сопротивления — форты, батареи… Возможны и населенные пункты.

Пауль не верил своим ушам. То, что говорил Дорнбергер, означало войну. Ни больше, ни меньше. А война с Англией означала войну с ее союзниками. Генерал испытывающе смотрел на растерянного Пауля.

— Ваше мнение?

Пауль яснее, чем когда-либо до того, ощутил, что делает не елочные игрушки. С ним еще никогда так просто и ясно не говорили о намерении уничтожать с помощью его ракет города, убивать людей. Цель его работы обычно скрывалась за цифрами и сложной терминологией технических требований.

— Я как-то не задумывался о конечных целях моей практической деятельности, — неопределенно ответил он.

— Мне очень неприятно сообщить вам, но у правительственного инспектора дирекции в Пенемюнде создалось впечатление, что процесс сдачи вашего изделия искусственно затягивается. Слишком затягивается! Скажем так.

Дорнбергер видел, как щеки Пауля залились краской.

— Он так и сказал?

Генерал предостерегающе поднял руку:

— Я говорю с вами совершенно конфиденциально.

— Что же, он подозревает меня в умышленном затягивании? — сердито спросил Пауль.

— Недостаток рвения. Скажем так… Может быть виноваты кто-либо из ваших сотрудников, ну, хотя бы те, кто ведет испытания?

Пауль молчал.

— Вы никого не имеете в виду? — спросил Дорнбергер — Мне говорили о Риделе, Греттрупе.

Пауль уверенно заявил:

— Не нахожу в их работе ни одного пробела, который можно было бы считать хотя бы ошибкой. Если кого-нибудь нужно обвинить в недостатке энтузиазма, пусть это будет главный конструктор дирекции.

— Вы?

— Вот именно.

— Не будьте слишком самоуверенны, господин доктор!

— Я достаточно уверен в нашей ракете.

Автомобиль остановился. Увидев подходящих офицеров, генерал сказал:

— Разговор закончим в другой раз.

А несколько минут спустя, Пауль сам излагал экспертам недостатки, которые еще необходимо устранять.

Когда комиссия закончила работу, Пауль не знал, радоваться или огорчаться: эксперты признали направление работы перспективным и предложили продолжать наращивать усилия.

Перед отъездом Дорнбергер отозвал Пауля в сторонку и сказал:

— Мы намерены поручить вам ответственную задачу: нужно подумать над ракетой более мощной, большего радиуса действий. Для начала поговорим об «ФАУ».

— «ФАУ»? — переспросил Пауль.

— Да. Когда будете в Берлине, заезжайте ко мне. Я вам кое-что покажу. А пока — это сугубо между нами.

Они простились, и Пауль, взяв Вернера фон Брауна под руку и, дружески с ним беседуя, повел его в бюро.

Вернер фон Браун, молодой инженер-конструктор, появился в дирекции недавно и быстро завоевал симпатию фон Зандберга умением схватывать на лету его идеи. Он был исполнительным помощником и способным организатором. Мало-помалу к нему перешла часть работы, мешавшая Паулю: распределение заданий между инженерами бюро, наблюдение за их выполнением. Пауль и не заметил, как Браун стал его фактическим помощником.

Браун привлекал Пауля кажущейся непосредственностью. Он не стеснялся выражать свои мнения. Когда Браун критиковал существующие порядки, Паулю нечего было добавить. Но зато очень часто вслед за этими суждениями следовали другие, резко противоположные взглядам Пауля.

Зандберг искренне удивлялся: в голове молодого инженера точные технические идеи уживались с очевидным абсурдом, преподносимым министерством пропаганды Геббельса. Когда Пауль рисовал Вернеру картины того, что было бы с Германией, если бы ее западные соседи взялись за оружие, Браун со смехом возражал:

— Но ведь не взялись же!

— При всем том Вернер знал свое место. Он был скромен, деятелен, не кичился происхождением, не лез на глаза, вносил в дело свою помощь незаметно.