для Берлинской олимпиады 1936 года. Креативные спецы работали в ведомстве д-ра Геббельса, что тут сказать…

[2] Лк. 12:47

[3] См. роман «Семейные тайны»

Глава 18

Дела духовные

Я ведь рассказывал уже об охране моего дома, которую наладил после проникновения ко мне в кабинет вора? Так она никуда не делась, даже несмотря на некоторое улучшение обстановки по сравнению с теми временами, когда в такой охране появилась надобность. Именно что некоторое — «Иван Иваныча», он же Тихонов, как показала история с хромоножкой Фросей, тайные запросто могут выпустить, и раз однажды они так уже поступали, где гарантия, что второго раза не будет? Правильно, нет такой гарантии. А вот устроенная на артефактах защита и охранники есть, и потому живётся мне намного спокойнее. Другое дело, что для некоторых посетителей моего дома такие меры безопасности оборачивались определёнными неудобствами. Большинство тех, кого можно пропустить через ворота, охрана уже знала в лицо, остальным же следовало назваться и подождать, пока охранник свяжется с Игнатовым или Сафоновым, а те со мной. Долго ждать не приходилось — получив моё дозволение на пропуск человека, охранник со всем почтением провожал его к крыльцу, куда одновременно спускался слуга, чьей обязанностью было принять у визитёра пальто, головной убор и трость, а затем проводить в кабинет. Ещё я позаботился о том, чтобы у охраны имелся перечень людей, в лицо ей пока не знакомых, но право прохода через ворота имеющих. Самозванство у нас строго карается, и вряд ли кому придёт в голову назваться, например, моим тестем или лейтенантом Азарьевым — оба у меня тут ещё не были, и в лицо их охранники пока не знали. И о том, чтобы ожидание, пусть и недолгое, не тяготило гостя, я позаботился тоже — ждать приходилось не на улице, а в своеобразном «предбаннике», где для зимы имелся обогрев, а для лета вентиляция. Конечно, в рассуждении принятых здесь приличий смотрелось такое не вполне безупречным, однако в свете уже привыкли, что Левские, они, конечно, с причудами, но им можно — высоко взлетели и даже самому царю государю нашему Фёдору Васильевичу какой-никакой роднёй заделались. В особенности, кстати, такие пересуды относились к одному из Левских — тому самому, коего я имею удовольствие ежедневно наблюдать в зеркале.

Вот и иеромонаху Роману пришлось чуть-чуть подождать у ворот — пусть и были мы с ним знакомы уже десять лет, но в этом моём доме он впервые. Просто так скромный насельник Иосифо-Волоцкой обители на моём жизненном пути никогда не появлялся, и пока его провожали ко мне, я пытался сообразить, что на сей раз может такой гость с собой принести. Предположения у меня были разные, но как только отец Роман изложил суть дела, с которым пришёл, выяснилось, что я не угадал — настоятель Иосифо-Волоцкого монастыря архимандрит Власий сейчас находился по своим делам в Москве и на завтра или послезавтра приглашал меня к себе в удобное для меня время. Благорасположение одного из влиятельнейших священнослужителей, проявленное в виде предоставления мне выбора времени встречи, я оценил, и заставлять его высокопреподобие долго ждать не стал, сказав его посланцу, что завтра к десяти пополуночи и буду. От угощения отец Роман вежливо отказался и сразу же убыл, оставив меня в лёгком недоумении — что же такое высокопреподобному архимандриту от меня понадобилось, что он прислал ко мне гонцом инока, чьё положение среди монастырской братии было уж точно не самым низким?

К московскому подворью Иосифо-Волоцкого монастыря в Большом Голутвинском переулке я прибыл за пять минут до назначенного времени, и ровно в десять меня впустили к архимандриту.

Его высокопреподобие снова явил мне свою благосклонность, встретив меня стоя перед рабочим столом, на котором, как я успел заметить, царил образцовый порядок. Высокий и худой, при этом весьма осанистый пожилой человек в светло-сером полотняном подряснике [1] с тёмно-синим поясом внимательно смотрел на меня серыми глазами, но добрым я бы его взгляд не назвал. Умным — да, изучающим — однозначно, но не добрым. Злым, впрочем, он мне тоже не показался.

Я учтиво поприветствовал архимандрита, подошёл под благословение и, получив оное, был тут же приглашён за отдельно стоявший стол, совершенно пустой, если не считать лежавшей на нём книги Левенгаупта — той самой, которую я переводил и которая вот только-только вышла в свет из университетской типографии, а если судить по многочисленным закладкам, была архимандритом уже и прочитана.

— Давно хотел познакомиться с тобою, Алексей Филиппович, — манеру разговора архимандрит избрал некую промежуточную, обращаясь на «ты», но называя меня по имени-отчеству, а не «сын мой».

— Великая честь для меня, ваше высокопреподобие, — почтительно ответил я. Сейчас, сидя напротив архимандрита Власия за столом, я мог рассмотреть настоятеля поближе. Когда ещё представится случай вот так побеседовать с одним из самых влиятельных священнослужителей? Официальной инквизиции у нас в церкви нет, а вот неофициальную как раз отец Власий и возглавляет, так что его вес в делах церковных повыше будет, чем у иного архиепископа, а то и митрополита. Да и не только в церковных — мне, например, переведённую мной же книгу доставили только позавчера, а отец Власий успел уже её прочитать, а значит, получил её раньше меня.

Лицо архимандрита, и само-то по себе худое и удлинённое, казалось ещё более худым и длинным из-за свисавшей почти до середины груди бороды. При всём этом измождённым отец Власий не выглядел, более того, производил впечатление мужчины, несмотря на немалые свои года и худое телосложение, здорового и крепкого. Про умный, внимательный и оценивающий взгляд архимандрита я уже говорил. Особой доброты в этом взгляде я не увидел и при более внимательном рассмотрении, но и любопытства не заметил тоже — кажется, не само знакомство со мной интересовало высокопреподобного Власия, а что-то куда более определённое, в чём требовалось моё участие.

— Левенгаупта книгу ты переводил, — вопросительного тона в словах Власия не было, что и понятно, учитывая указанное на титульном листе имя переводчика, — сам у него учился, стало быть, знал учёного немца хорошо.

— Именно так, ваше высокопреподобие, — я постарался, чтобы признание моё звучало с хорошо заметным достоинством. А что, как по мне, есть чем гордиться.

— Без титлов, Алексей Филиппович, — с едва заметным нетерпением отмахнулся архимандрит.

— Да, отче, — очередное проявление благосклонности я принял с поклоном-кивком, изобразить, сидя за столом, какой-то более выразительный знак почтения было