Кто, что и о чем говорит, стараюсь не слушать. Закрыв глаза, пытаюсь усмирить болото, в которое злой рок бросил упаковку качественных дрожжей в виде этой встречи.

Хочется заткнуть их всех навсегда, но пока немой остаюсь только я. Старательно повторяю про себя: ты сильная, ты камень, ты боец, ты сильная, ты камень, ты боец, ты сильная… Распахнув глаза, погружаюсь в кошмар, знакомый с детства, – счастье есть, только как ЭТО, ТЕБЕ узнать не дано.

Борисов облизывает Бородину, практически заглатывая. Арина зацеловывает до полусмерти двоих сопляков, сделанных под копирку, им лет пять, не больше. Темиров и Якушев заливаются смехом, пока, судя по всему, супруга последнего проделывает то же самое, что и Арина, с двумя другими отпрысками приблизительно двух и четырех лет.

Прошла еще пара минут, и наша компания увеличилась на три человека. Не очень приятный внешне взрослый мужик, проглотивший глобус, видимо, суженый Королек Аркады. Клон Бородиной, только с белыми волосами – возлюбленная Темирова, кто бы сомневался. А высокий сутулый простофиля, лицо которого мне знакомо, но не связано ни с одним из моих воспоминаний, так – просто лицо, одно из, видимо, тот самый, закончивший школу чуть раньше нас, муженек Арины.

Шивов не слишком оживленно поддерживает разговор, а я слышу только обрывки фраз.

– Мамаши и папаши, может, уведете своих отпрысков подальше от греха? Вдруг заикаться начнут…

– Я просто в шоке! Неужели нельзя было за все эти годы привести себя в порядок!

– Вот же живучая…

– Думал, она давно подохла…

– А кто это вообще?

– Я тебе потом расскажу.

– Представляешь, в следующем номере я на обложке! Аркаша, прикинь – я лицо бренда…

– А у нас тоже новость – я беременна!

– Эй, ты чего завис, Платон? Как с узкоглазой живется? Не жалеешь, что упустил топ-модель? А тебя что, контузило? – Бородина толкает меня в плечо.

Задыхаюсь, отчаянно хватая кислород открытым ртом. В голове все смешалось. Запрокидываю голову, пытаюсь остановить колокольные раскаты звуков и фраз, которые с силой ударяются о черепную коробку, чтоб навсегда в ней остаться.

Растопыриваю ноздри так сильно, что могу всосать не только нужную дозу кислорода, а еще пару-тройку назойливых бабочек. Отвращение, презрение, радость, счастье, смех, брезгливость – все чужие эмоции смешались под моей белой шевелюрой. Чтоб не наброситься на всех присутствующих с диким воплем, хватаюсь за свою несчастную голову и уношусь прочь.

– Лиза! Лиза!.. – голос Платона я перестала слышать скоро.

У входа в гостиницу, если так можно назвать клоповник, в котором я остановилась на пару дней, других вариантом в нашем мини-городе никогда не было, я опомнилась. Сползаю по грязной серой стене прямо на асфальт. В мозгу продолжают пульсировать картинки: смех и презрение, счастье и отвращение – чужие эмоции. А еще ненависть – МОЯ.

Обхватываю руками колени и кладу на них голову. Шершавый язык Буля моментально начинает успокоительно-ласкательный терапевтический сеанс.

– Да люблю я тебя, собака, отстань только. – Отталкиваю пса, который моментально усаживается напротив. Ненависть переполняет, и тут уж не до собачьих нежностей. – Я их всех ненавижу! НЕНАВИЖУ, понимаешь?

Поднимаю голову и передразниваю Буля, склонив ее набок.

– Да что ты можешь понимать! Ты ведь пес. Безмозглое существо, живущее по команде и по велению сиюминутных эмоций и инстинктов. Ты любишь меня за то, что я кормлю, купаю, выгуливаю и обеспечиваю тебе крышу над головой, а вот знаешь ли ты, что такое ненавидеть? – Буль поворачивает голову на другой бок, а затем стремительно тянется ко мне с вполне определенными намерениями. – Нет, нет, нет! Не нужно этого делать! Я с тобой о серьезных вещах, а ты? Ты вообще понимаешь, что по вине твоего собрата со мной произошло слишком много ужасных вещей? Нет, конечно. Но я не сержусь на тебя, ты животное, что с тебя возьмешь. Я сержусь на НИХ. Нет, «сержусь» – это вовсе не то слово. За то, что эти люди – звери, я люто их ненавижу. Они не заслужили право на счастье. Они должны быть наказаны за их идеально устроенные жизни. У них семьи, дети, лица, карьеры, планы… А что у меня? Кошмары. Миллионы кошмарных стеллажей с датами и лицами, наполненные обидами и ненавистью… Что ж, все поправимо. Как когда-то говорил Маркович – мне терять нечего.

Будто в одобрение, Буль звонко залаял. С единственным во всем мире другом я, оторвав свой зад от холодного асфальта, не спеша побрела в номер.

«УНИЧТОЖИТЬ» – слово, которое я с любовью вывела пальцем на запотевшем зеркале в ванной, после того как попыталась смыть под душем ненависть. Вода не спасала. Чужое счастье должно быть наказано. Я не обвиняю этих счастливых тварей в том, что способна помнить каждый момент своей жизни, но это единственное, в чем они не виновны. За то, что благодаря их усердным стараниям большая часть моей памяти засорена их брезгливыми рожами, колкими фразами, насмешками и издевательствами, эти люди должны поплатиться. Они не имеют права безнаказанно наслаждаться всеми прелестями жизни, в то время как моя жизнь – это четыре стены и ежедневно преследующий меня запах спермы и надменный душераздирающий кукольный хохот.

Из далекого девяносто второго доносится каменный голос свинцовой бабули, в нос ударяет запах детской мочи, и начинают зудеть коленки: «За все в этой жизни нужно платить. Учись отвечать за свои проступки, начиная с этого возраста, и, может быть, в дальнейшем, прежде чем что-либо сделать, хорошенько подумаешь – а стоит ли?»

Кто повинен в том, что ОНИ не думали о последствиях? Кто виноват, что у них не было такой мудрой бабули?

Лиза Кот

Наши дни

– Все повязки с лица можно снять. Поздравляю вас, Лиза, с вашим новым рождением. – В первую очередь мой нос уже привычно улавливает лосьон для бритья, а затем я слышу голос. – Лицо ваше, признаться, далеко от совершенства, и мы еще долго будем делать компрессы, но мы должны заняться вашими глазами. Сегодня уже двадцать седьмое число, скоро будет месяц, как вы к нам пожаловали, а мы до сих пор занимаемся только внешними проблемами. Не ясно, что с вашим зрением и можете ли вы нормально разговаривать, ведь шея слишком пострадала. Как сильно повредились связки, пока неизвестно.

С этими словами меня начинают очищать от нескольких слоев тряпок. Боли не чувствую – либо остатки нервных окончаний на лице безнадежно уничтожены, либо все компрессы и перевязки были с обезболивающими.

– Прекрасно. Очень хорошо. – С этими словами доктора я впервые за длительные беспросветные дни начинаю ощущать кожей свежий воздух. Может быть, так себя чувствует кусок колбасы, который мы любезно высвобождаем из целлофана. Боли нет, я чувствую лишь приятный холодок. – Просто замечательно.