Там, где час назад горел костёр, шевельнулась тень. Кто-то встал. Наверное, снова этот лось с длинной фамилией из силезцев. Силезца приставили к ним, и тот не спускал с них глаз.

– Послушайте, вы, – сказал силезец на своём жутком диалекте, – если сейчас же не заткнётесь, я перережу вам глотки.

Они здесь не в родной сапёрной роте, пришлось замолчать. К тому же у силезца нашивки то ли унтер-офицера, то ли фенриха. Под камуфляжем не видно.

«Бранденбуржцы» – народ отпетый. О них ходили разные слухи. Одни говорили, что те, кто служит в полку «Бранденбург-800» – настоящие герои. Другие – что это самые последние негодяи, мясники и убийцы, ничем не отличающиеся от тех, кто служит в зондер-командах и карательных отрядах. И угораздило же их, простых сапёров из пехотной дивизии вермахта, попасть в одну компанию с этими мрачными типами. Их взяли как пулемётчиков. Пулемёт в группе был один. «Бранденбуржцы» все имели МП-38 с большим запасом сменных рожков. Столько автоматов в одном подразделении сразу Зигель и Хаук ещё не видели. Да и продуктами их снабжали по высшему разряду. Норвежские сардины в масле, французский коньяк, сыр в непромокаемых брикетах, мармелад и настоящий кофе. От всего этого они в своей сапёрной роте давно уже отвыкли. Кроме тяжёлого Schpandeu и двух коробок с лентами им пришлось носить рюкзак со взрывчаткой. В подробности операции их никто не посвящал. Да и сами они старались особо не интересоваться. «Поскорее бы избавиться от этой взрывчатки и вернуться в свою роту, – думали они. – Хорошо ещё, что иваны на этом рубеже не очень сильны, и сплошной линии фронта у них нет до сих пор. Назад можно вернуться так же свободно, без стрельбы, как прошли сюда». «Бранденбуржцы» иногда принимались разговаривать между собой по-русски. А двое, после того как неподалёку от железнодорожной насыпи вырезали ножами группу иванов, то ли их дезертиров, то ли патруль, и вовсе переоделись в красноармейскую форму. Двоих вскоре отправили с донесением в Высокиничи. Обстановка изменилась: усиленная охрана возле пусковых установок русских не позволила подойти близко, после пуска все установки тут же покинули огневые и уехали в тыл в сторону Серпухова. «Бранденбуржцы» в своих разговорах часто упоминали реактивные снаряды «сталинских органов». Значит, именно за ними они сюда и прибыли. На артиллерийском складе на разъезде Буриновский реактивных снарядов не оказалось. Командир «бранденбуржцев» запрашивал свой штаб: что делать? Возвращаться? Или всё же, пользуясь тем, что прошли удачно, пока не обнаружены, а охрана разъезда слабая, не дожидаясь лётной погоды и люфтваффе, использовать взрывчатку по прямому назначению на второстепенном объекте? Включать рацию под носом у иванов было слишком опасно, поэтому командир группы принял решение послать связных. Но связные имели и другую задачу: как можно дальше от разъезда захватить «языка», желательно офицера, из артиллерийского подразделения, которое только что прибыло на этот участок и, пользуясь нелётной погодой и бездействием германской авиации, спешно и без помех выгрузилось.

Не оставят ли их во время проведения операции по взрыву склада боеприпасов на разъезде Буриновский в заслоне? Не для этого ли и взяли их, простых солдат вермахта, в эту команду головорезов? «Кто мы для них?» – думали пулемётчики. На чужих законы фронтового товарищества распространяются не всегда. Зигель и Хаук ещё вечером обсудили своё незавидное положение и пришли к выводу, что ночью спать нужно вполглаза и в любом случае по очереди, а днём, во время марша, держаться рядом и не отходить ни на шаг от своего Schpandeu, и всё время слушать, слушать и слушать. Слушать лес, слушать «бранденбуржцев», что они говорят и что затевают.

«Бранденбуржцы» чувствовали себя здесь, в лесу, в тылу у русских, как в своём собственном тылу. Хорошо, что сапёры-взрывники у них были свои. Это Зигель и Хаук поняли уже здесь, возле разъезда, когда они начали совещаться по поводу того, включать рацию или нет, взрывать склад артиллерийских снарядов и мин на разъезде рядом с железнодорожной будкой или продолжить поиски склада реактивных снарядов? Но тогда оставалось самое страшное: если они не нужны «бранденбуржцам» как подрывники, то нужны как пулемётчики. Не взяли же они их на такое непростое задание в качестве носильщиков для переноски взрывчатки.

Скорее бы наступало утро! Утром, возможно, вернутся связники, посланные в Высокиничи. Станет ясно, сколько им здесь ещё мёрзнуть и мокнуть…

Как бы ни были долги осенние ночи, а утро всё равно наступает.

Утра ждали и на другой стороне оврага.

Хаустов протёр винтовку и патроны. Три обоймы положил в правый карман, откуда брать их будет легче и удобнее. Так он делал всегда. С подсумками одна морока. Хотя в обороне, когда стреляешь из окопа шагов на сто пятьдесят – двести, обоймы можно таскать и из подсумков. И заряжать без суеты и спешки. Но здесь всё решат секунды.

Софрон тоже проснулся. Но охотник, проснувшись, продолжал сидеть совершенно неподвижно, как таёжный деревянный божок.

– Софрон, – зашептал ему Хаустов, закончив свои приготовления. – Остаётесь здесь. Стрелять по моей команде. Я отползу левее, шагов на пятнадцать. Вы меня поняли?

– Понял, командир. Куда стрелять?

– Куда попадёшь. Стреляй в первую очередь по тем, кто будет хорошо виден. У них есть пулемёт. Пулемётчиков надо сразу. Вы меня поняли, Софрон?

– Понял, командир.

Ещё по-прежнему стояла смоляная темень, и невозможно было ничего разглядеть и в двух шагах, но в воздухе уже что-то произошло, началось какое-то медленное движение. Как будто лёгким сквознячком потянуло с открытых мест и полянок, и начало двигать пространство, чтобы все предметы, которые ночь смешала в свой непроницаемый хаос, расставить по своим местам.

Хаустов подобрал под поясной ремень сырые полы шинели, чтобы они не волоклись по земле, и прокрался к сростке берёз. Не дошёл он каких-то пяти-шести шагов, как с одной из берёз сорвалась большая чёрная птица и, хлопая тугими крыльями, полетела вдоль оврага. Хаустов присел на корточки и машинально сдёрнул с трубы прицела парусиновый чехольчик. И тут же подумал, что, если придётся стрелять, то в такой мути, где ночь ещё не разошлась с рассветом, прицел ему не поможет. Стрелять придётся навскидку, по стволу, по-охотничьи. Рано ещё стрелять.

На той стороне оврага послышались голоса. Кто-то выругался, засмеялся. «Значит, не часовой, а пост. Возможно, дежурный пулемёт. А если все залегли на ночёвку в овраге, а наверху только пост?»

Он подобрался к берёзам и сел. Погодя нагрёб листвы. Так сидеть было куда уютнее и теплее. Теперь уже недолго оставалось ждать. И Хаустов осмотрел окуляры прицела. Вытащил носовой платок и протёр их. Посмотрел за овраг. Уже виднелись разводы берёз. Недолго…

Хаустов повернул голову и попытался разглядеть в серой мути предрассветья своего напарника. Но увидел его не сразу. Софрон, должно быть, тоже переместился. Ночью они не разглядели кустов можжевельника, которые росли левее. Теперь он перебрался ближе к ним. Таёжным деревянным божком Софрон неподвижно сидел на коленях. Хаустову показалось, что охотник уже всё видит и ждёт только команды открыть огонь.