— Я не намерен пить сбитень из трав неведомых мне свойств! Требую шампанского!

Достал червонцы и швырнул на поднос.

Лакей поспешил к распорядителю в противоположном конце зала. Тот кивнул, и через пять минут мне принесли бутылку, правда не со льда. Золота на подносе не было.

— Вы проявили достойное упорство, — заплетающимся языком сказал министерский помощник, и я понял, что он не избежал «чаши Венеры». — Когда же будут дамы?

Действительно, прошлый раз в зал регулярно поднимались дамы в масках, и каждому из нас предлагалось воздать честь их привлекательности. Похоже, сегодня была другая программа.

Я не ошибся. Опять зазвенел гонг, и устроитель в позолоченной кабаньей маске пригласил гостей в соседний зал меньших размеров. Мне не понравилась непонятная возня наверху, а также то, что дверь закрыли снаружи.

Тихо играла арфа, струился тот же аромат. Наконец-то появились дамы — четыре обнаженные девицы, увитые гирляндами цветов. Они возлегли на невысоких драпированных помостах, видимо напоминавших пиршественные ложа древнего Рима.

— Вас ждут Евы. Вернитесь к простоте Адама, — послышался повелительный голос, оскорблявший во мне завзятого театрала.

Мои спутники принялись раздеваться. Я не торопился. Не могу сказать, что не способен обнажиться на чьих-то глазах, — в юности бывали самые разные шутки, и дело четырьмя голыми девами не ограничивалось. Но я все больше и больше сознавал себя втянутым в странный спектакль, вопреки желанию, и дал слово противиться сценарию.

Поэтому просто лег на одно из лож, поближе к самой симпатичной девице.

— Барин-генерал, — донесся шепот, — спасите нас!

Я удивился, но понял, что накидка не скрыла мою саблю.

— От чего, красотка?

— Нас неволей сюда привезли. Опоили чертовым зельем — я за щеки взяла да сплюнула. Грозились убить, как уже одну девицу зарезали. А ножи у них большие, разбойные — видела.

Мне стало неуютно. Что за балаган с разбойными ножами? Если сейчас подойдет свинтус, чтобы спросить, почему я не тороплюсь облачиться в костюм Адама, он будет схвачен за рыло и отведет меня к устроителю данного непотребства.

Но ни одного свинского лакея в зальце не было. Зато шорох наверху усилился.

— Любовь — это сон, сон — это любовь, — донесся тот же голос с претензией на очарование. — Розы Гелиогабала — цветы любви и сна.

И лежащих осыпал ворох цветов. Один из стеблей неприятно царапнул меня по щеке.

Не то чтобы я испугался, хотя помнил легенду о развратном императоре, удушившем гостей тысячами роз, тоже сброшенных с потолка. Но именно тысячами, а не десятками, как сейчас.

Правда, слабый аромат увядших цветов — видимо, свиньи взяли лежалый товар — перебил другой, более резкий и неприятный. Возможно, он должен был бы оказать снотворное действие, но думать, будто я могу упасть в обморок от такого химического опыта, — надеяться, что я свалюсь мертвецки пьяным после двух бокалов шампанского.

Похоже, устроители «пира Гелиогабала» поняли, что не рассчитали. Арфа замолкла.

— Да что это за паноптикум у них? — пробормотал прежний собеседник, полураздевшийся на краю соседнего ложа.

В эту минуту дверь отворилась, и в залу вошли несколько лакеев. Двое несли знакомые кубки.

— Из чаши выпить необходимо всем, — сказал распорядитель, стоявший сзади них. Голос стал властным.

Странные химические розы не дали своего эффекта — значит, нас надо опоить. Со мной такое не пройдет!

У ближайшего посетителя воли к сопротивлению оказалось меньше. Он безропотно сделал глоток и опрокинулся на сидевшую девицу.

Финита ля комедия!

Я встал, сбросил маску и дурацкую ткань.

— Я, генерал-лейтенант Бенкендорф, требую, чтобы мне немедленно представился хозяин этого противозаконного заведения!

Кто-то из товарищей по несчастью встрепенулся, послышался ропот: «Вы правы, что за безобразие?» Однако напиток, поглощенный гостем прежде, сделал свое дело.

— Ваше высокопревосходительство, — с поклоном молвил распорядитель по-немецки, — в ваших интересах следовать правилам. Насилие — недопустимая вещь, но, если вы не оставляете другого выбора…

Пока он вежливо говорил, лакей с чашей шагнул ко мне, а другой нырнул за спину. Я буквально представил, как один выкручивает мне руки и толкает к другому, а тот вливает напиток.

…В Байротском пансионе, еще до первой дуэли, мне не раз приходилось драться с уличными мальчишками, буквально охотившимися на пансионеров. Сражался я с ними не саблей, а палками, камнями и кулаками. Тогда же запомнил, что если противников больше одного, то бой следует начать первым.

Поэтому я повернулся и не жалея руки впечатал кулак в свинскую маску — негодник отшатнулся, наступил на соседнее ложе и повалился. Я шагнул в сторону, выхватил саблю и ударил мерзавца с чашей обухом клинка по запястью. Сосуд полетел на пол, сгустив аромат в помещении…

После этого — еще шаг в сторону. Легонько поиграть-посверкать лезвием, показывая, что дальше — в капусту.

Как я и ожидал, лакеи-свиньи, или злодеи-свиньи, не кинулись на меня толпой.

Зато произошла неожиданность. Злодей, стоявший от меня в пяти шагах, вынул пистолет и взвел курок. Это же повторили два других свина.

— Ваше высокопревосходительство, — столь же вежливо повторил распорядитель, — в ваших личных интересах…

Он, трое помощников, плюс еще два, познавшие мой гнев. Один боится даже тронуть руку — не перебил ли я ее, зато другой, со съехавшей маской, готов опять напасть со спины. Плюс подмога в виде еще одного свина, переступившего порог.

Показалось или нет, но коллеги по несчастью, встрепенувшиеся, увидев мое сопротивление, предпочли вернуться в забытье.

А второй, мерзостный сонный сосуд рядом, на столе.

Да минует меня чаша сия.

Глава 33

Недолгий осенний вечер выдался сухим и даже немного солнечным. Саша и Алеша, временно ставшие обладателями самоката, вдоволь нагулялись, поэтому легли рано, опять оставшись без сказки.

Сложнее оказалось с Лизонькой. Она выспалась днем, надеялась, что вечером мы пообщаемся. А тут — мама внезапно собралась в путь.

Пришлось объяснить и быть максимально честной.

— Доченька, я должна помочь папе. Ему может прийтись очень трудно, и я поеду к нему.

Лизонька удивленно взглянула на меня. На секунду сморщила носик — хотела засмеяться, увидев в моих глазах шутку.

И не смогла. Поняла, что все серьезно.

— Маменька, возьми меня с собой! Я тебе стану помогать! Пожалуйста, не оставляй меня!

— А давеча хотела оставить и уплыть в Грецию, — как бы невзначай напомнила я. Кто-то мог бы подумать — балует барынька