что не потянет. Ну и кому он такой нужен? Бирюк-нелюдимка на одной ноге. Крокодил, крокодил, крокодилище…

Недели через полторы после аудиенции высшего уровня состоялся ещё один разговор, теперь уже с чином пониже, в которым до сведения Гордеева были донесены простые, и без того очевидные вещи: полная секретность без срока давности и пожизненный невыездной режим из страны.

– Думаю, вы понимаете, – подытожил человек, манеры которого выдавали причастность к самому верху, – что враги наверняка ещё долго будет пытаться до вас добраться: заполучить либо уничтожить, чего мы допустить не можем. Поэтому вам необходимо исчезнуть.

– Здравствуй, пенсия? – невесело усмехнулся Гордеев. Не то, чтобы он опять, даже не переведя толком дыхания, рвался на службу, но такая неотвратимая близость конца неожиданно ошеломила. – Огородик на пять соток и коллекция марок? И новости по телеку о том, как парни в пекле работают…

– Понимаю. Всегда тяжело переходить к гражданской жизни. Но и возвращаться к службе вам нельзя. Вы засвечены – раз и навсегда. Контрразведка любого государства давно повесила ваше фото на доску «особо опасен» Всё что вам сейчас действительно нужно – это скрыться и больше не появляться. Для вашей же безопасности.

– Да я понимаю, понимаю. Но звучит всё равно как некролог.

Человек помолчал.

– Думаю, мы сможем рассмотреть возможность назначения вас инструктором для агентов специального назначения. Учебный центр в закрытом городе. Локация засекречена, строгая пропускная система, отпускной выезд раз в год на календарный месяц, с предварительным согласованием маршрута перемещения. Высочайшая секретность. Но при этом – вокруг уникальная чистейшая природа, почти двадцать тысяч человек населения, в основном семейные. Развитая инфраструктура, включая образовательные и досуговые учреждения, а также медицина высокого уровня. Довольствие более чем достойное, жильё за счёт государства, с передачей в собственность через пять лет службы. Уверен, многие хотели бы туда попасть… но даже не знают, что такое место есть. Идеально и для жизни, и для незаметной, но важной работы на благо государства. Если вам это подходит, мы рассмотрим вопрос о назначении.

Гордеев попросил время обдумывание. Впрочем, у него-то сомнений не было, он готов был отправиться туда хоть сразу… Но сейчас он не решал ничего. Вся его жизнь, его будущее и настоящее, были теперь в руках Славки. Ради них с сыном он был готов и на пенсию, и на огород в пять соток. Тем более что в тайнике всё ещё ждали своего часа камушки, предусмотрительно отсыпанные от общей кучки, а значит и «огородик» мог быть побольше, и не в глубинке, а где-нибудь на море… Конечно, для этого ему придётся привыкать к новой гражданской жизни. Возможно даже ломаться. Но он был готов – ради них. Только бы и им самим это оказалось нужно.

Никому не сообщал о своём возвращении, даже Доку. Ни до кого сейчас было, кроме Славки и сына. Волнение заставляло цепенеть, как сопливого пацана перед свиданием. Что говорить, о чём? Как себя вести? Кто бы знал!

Забрал из тайника маленькую коробочку: серьги-цветочки с африканским жёлтыми алмазами в сердцевинах, и такое же точно колечко, которое, поддавшись минутной слабости, заказал ещё перед тем волшебным лесным Новым годом, но так и не решился подарить. Рука тогда не поднялась привязывать её ещё и кольцом, словно обещать что-то большее… чем грядущее предательство. А потом и вовсе пришлось подменить серьги на стекло, и как-то всё стало совсем уж неуместно.

И вот, пролежав в тайнике долгие три года, украшения возвращались к той единственной, которой могли принадлежать. А если не примет… Ну что ж, тогда не принадлежать им никому, кроме речного омута.

А вот по поводу сына вообще не представлял, как быть, что дарить. Готов был и небо, и весь мир, и всю свою жизнь, но не был уверен, что им от него нужен даже этот визит. А потому решил не бежать впереди паровоза и начать с привычной разведки боем. Всё как обычно —прийти, увидеть… а дальше по ситуации.

Заходя во двор, увидел выходящего из Славкиного подъезда Коломойца. Отпрянул за угол, дождался, пока пройдёт мимо. Замешкался на мгновенье… и всё-таки пошёл дальше.

Славка открыла практически сразу, словно ждала стоя под дверью.

…Кого? Коломойца?

Неуловимо другая, но ещё более красивая и манящая, с какой-то новой, серьёзной глубиной во взгляде и особенной плавной грацией, сменившей девчачью угловатость. Замерли оба. Оцепенели. Секунда, другая, десятая…

– Ты? – наконец поёжилась Славка, словно от него повеяло холодом. Обхватила себя руками, закрываясь. Плохой знак. Очень.

– Я, – спокойно кивнул Гордеев, хотя внутри всё бурлило.

Она чуть замешкалась, но всё же открыла дверь шире:

– Ну ладно, заходи…

«Раз пришёл…» – послышалось Гордееву недосказанное.

В гнетущем молчании проследовал за ней на кухню, остановился на пороге, словно у последней черты, за которой – та самая неизвестность.

– Как… Как дела? – прекратив вдруг бесцельно переставлять посуду на столе, снова поёжилась Славка, и Гордееву показалось, что она выдавливает свою вежливость через силу. Небрежно прожал плечами:

– Нормально. Кстати, это… – Замялся на мгновение, глядя на нелепое ведёрко в руке. – Это тебе.

«Вам!» – прозвучало в голове, но начать разговор о сыне казалось сейчас ещё глупее, чем притащить это чёртово мороженное.

– Что это?

– Крем-брюле.

– М, – кивнула Славка, всё ещё судорожно обнимая себя руками и даже не делая попытки забрать ведёрко. – Спасибо. Чаю?

Шок или он и вправду здесь настолько неуместен? И почему вдруг так вязко отяжелел язык, словно разучился говорить?

– Да, давай.

Сердце пропускало удары, при взгляде на её склонённую головку и беззащитно поджатые плечи. Хотелось сорваться, обнять, зарыться лицом в волосы, исступлённо просить прощения и шептать о любви, о том, как дни и ночи напролёт думал ли о ней одной, о том, что жизни не видит без них… Но бионический протез, полностью восполняющий функции утерянной конечности, стал вдруг ощущаться таким убогим, что захотелось стыдливо спрятать ногу. Он инвалид, пенсионер, угрюмый крокодил, а Славка… От её близости всё внутри переворачивалось. Она невероятная. В ней одной сошлись все смыслы.

– Кстати, это тоже тебе. То есть… твоё. – Поставил на стол коробочку, словно со стороны наблюдая за неловкой деревянностью своих движений. – Просто возвращаю.

Всё-таки надо было иначе. Издалека, через Дока. Сначала сообщить ей о себе, всё разузнать, а потом уже…

Она взяла коробочку, неловко раскрыла и замерла при взгляде на серьги… И вдруг, нахмурившись, бросила коробку на стол.

– Я сейчас!

И, обдав своим теплом и запахом, стремительно скрылась где-то в комнатах. А Гордеев так и остался стоять, как полный дурак, не