В 1930 году Бубнов по образцу некогда родной ему Николаевской военно-морской академии создает Высшую военно-морскую школу, через которую прошел весь руководящий состав югославского флота. Изданная им новая монография «Стратегия. Ведение войны на море» стала настольной книгой для многих высших чинов британского адмиралтейства.

Бубнов дожил до глубоких седин и до великих исторических событий, был свидетелем прорыва России в космос. Адмирал русского и югославского флотов упокоился 2 февраля 1963 года в приморском поселке Кранье.

В Мировую войну, или, как поначалу ее называли — Европейскую, Россия вступила без четко определенной цели. Никаких территориальных претензий к супротивным державам — Германии и Австро-Венгрии — она не имела. О черноморских проливах речь поначалу тоже не шла. Народу да и всему миру объявлялось, что Россия вступается за братский сербский народ, над которым нависла австрийская угроза. Еще говорили о водружении святого креста над бывшим главным византийским храмом Святой Софии, ставшим за последние четыреста лет главной мечетью магометанской Турции. Но только говорили, не более того, видя подобное водружение в каких-то весьма туманных политических грезах. Ибо если бы российский самодержец со своей придворной партией (сегодня бы сказали «командой») всерьез возжелал «прибить свой щит на вратах Царь-града», то моряки и армейцы стали бы всерьез готовиться к тому, а не ограничились бы маниловскими благопожеланиями. И Черноморский флот готовился бы к такой операции загодя, высаживая учебные десанты еще в мирное время на гористых берегах Крыма. Однако флоту на случай войны были поставлены две весьма скромные боевые задачи: охранять свое побережье да обеспечивать морские перевозки России по Черному морю. Ни о каких рейдах против Босфора в секретных оперативных планах Генмора не было и речи.

Правда, в ходе войны и даже за два месяца до нападения германо-турецкого флота на Севастополь, то есть до официального вступления Турции в войну против России, адмирал Эбергарда, за которым историки закрепили славу флотоводца сверхосторожного и нерешительного, полагал (и предлагал Главной ставке это сделать!): внезапным ударом основных сил Черноморского флота прорваться через Босфор к Константинополю. Еще с довоенных времен разведка флота держала в своих сейфах документы с совершенно точными данными о весьма плачевном состоянии устаревшей обороны Босфора.

«Это надо делать немедленно, — убеждал Эбергард с несвойственной ему горячностью оппонентов, — пока немцы не наладили оборону пролива!»

И даже когда немцы резко усилили турецкий флот двумя своими новейшими и быстроходнейшими крейсерами «Гебен» и «Бреслау», «робкий» Эбергард рвался в бой:

— Пока они приводят себя в порядок после долгого перехода, дайте мне «добро» прорваться в Босфор! Еще не поздно!

Русская агентурная разведка доносила через Бухарест, что оба крейсера срочно перебирают механизмы и щелочат котлы, что в море они выходить не способны по крайней мере еще две недели.

— Разрешите мне ввести в Босфор подводные лодки, и они уничтожат крейсера на их якорных стоянках! — бомбардировал Эбергард Ставку секретными юзограммами. — Мы повторим то, что сделала U-9!

Весь военный мир был еще под впечатлением невероятного успеха всего лишь одной немецкой подводной лодки. В первый же месяц войны U-9 под командованием лейтенанта Веддингена, потопила один за другим сразу три (!) британских броненосных крейсера, стоявших на якорях: «Абукир», «Кресси» и «Хог».

В Севастополе базировалась целая бригада подводных лодок, и командир любой из них был бы счастлив получить приказ войти в Босфор. Но Ставка отвечала, что она не может отдать такой приказ, поскольку право начать боевые действия против нейтрального пока государства принадлежит только Государю. Тогда адмирал Эбергард, рискуя вызвать высочайшее неудовольствие, обратился напрямую к императору разрешить операцию в Босфоре если не против турок, то хотя бы против германских кораблей, которые стоят с разобранными машинами на рейде Буюк-Дере, как раз против бывшей дачи российского посольства.

Император дал невнятный ответ. Министерство иностранных дел и правительство еще надеялись удержать Турцию от вступления в большую европейскую войну. Для этого не жалели денег на подкупы влиятельных сановников при дворе султана. Дерзкая атака черноморцев, конечно же, спровоцировала бы Великую Порту на войну против России. Но война эта была предрешена, и турки водили за нос наших дипломатов, выгадывая время. Стратегический шанс был безнадежно упущен. И это в самом начале войны!

«Севастопольская побудка» — внезапный обстрел Главной базы Черноморского флота германо-турецкими крейсерами «Гебен» и «Бреслау» — подняла на воздух желтую, как прах, крымскую землю вместе с последними иллюзиями дипломатов.

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «Лучшим доказательством выполнимости операции прорыва… Босфора в начале войны, — не без горькой иронии писал позже контр-адмирал Александр Бубнов, — служит то обстоятельство, что разрешение на эту операцию испрашивал командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард, который в оперативном руководстве Черноморским флотом проявил в дальнейшем ходе войны такую осторожность и осмотрительность, которая привела к необходимости его замены в 1916 г. более решительным и энергичным адмиралом А. В. Колчаком».

Летом 14-го года многим в России казалось, что назревавшая европейская война будет скоротечной, как морской бой. Что основные боевые действия развернутся во Франции (как и сорок четыре года назад), что Россия окажет лишь военную помощь союзникам, но никак не будет втянута в затяжную войну сама. Но первые же месяцы боевых действий, в которых после столь обнадеживающего начала генералом Самсоновым, полегли потом десятки тысяч солдат, в которых цвет русской гвардии был втоптан в топь Мазурских болот, заставили правительство искать оправдание этим потерям более весомое, нежели союзнические обязательства перед Францией.

Только взятие черноморских проливов придавало стратегический смысл этой войне, навязанной России западными союзниками, только решение этой национально-государственной задачи оправдывало те ужасные потери, которые уже понесла русская армия в Восточной Пруссии, спасая Францию от неминуемого поражения на Марне. (Маршал Фош честно потом признавался: «Если Франция не была стерта с карты Европы, то раньше всего мы обязаны этим России».)

И союзники поначалу благосклонно отнеслись к выходу России в черноморские проливы. В Петрограде как-то сразу уверовали в то, что после войны, после поражения Турции Босфор и Дарданеллы сами собой достанутся России в качестве ее главного военного приза. Но…

Заговорить всерьез о Босфоре вынудили Главную ставку англичане. Когда представитель Великобритании при главнокомандующем русской армией генерал сэр Вильямс сообщил великому князю Николаю Николаевичу — за сутки! — о начале штурма Дарданелл, этого западного входа в черноморские проливы, тот, сохраняя хорошую мину при столь разительном сообщении (они штурмуют наши Дарданеллы!), едва не обронил едкую фразу об извечном коварстве вечно туманного Альбиона. Однако удержался.

Англичанин, дабы соблюсти союзнические приличия, выразил надежду, что Черноморский флот и эскадра вице-адмирала Кардена одновременно появятся у Константинополя.

Однако для того, чтобы добиться такой синхронности, чтобы подоспеть к назначенному англичанами сроку, русский флот, никак не