ЕГО взгляд, полный горечи и боли.

И стыда — о, как стыдился он своего вынужденного положения при королеве! Как стыдился он того, что не может остановить этого фарса!

Отравленная горечь разлилась во рту девушки. Она, не мигая, смотрела в темные грозные глаза принца и всей душой понимала, что и он чувствует то же самое, что она.

Он ненавидел королеву. Он ненавидел лиданийца. Он ненавидел навязанную ему невесту, которая теперь сидела рядом с ним в парадном кресле для дорогих гостей и радостно пускала слюни, держась за его руку.

Но больше всего он ненавидел себя.

За то, что впасть его матери над ним материализовалась в виде тонкой металлической цепочки. Позванивая, она свисала с ошейника, всем показываяунижение принца, и конец ее был зажат в кулаке у зловредной старухи.

Выставлен на всеобщее обозрение, как раб! Унижен и раздавлен!

«Будь она проклята! — в отчаянии подумала Маша.

И принц услышал ее горячие мысли.

«Будь проклята», — эхом отозвался он, стыдливо опуская голову.

Глава 13. Лиданийцы

— вот она, господин Родерик — прокаркала зловредная старуха, сжимая звенящую цепочку в костлявом кулаке крепче. — Весела, румяна, цела и невредима. Пусть злые языки не говорят о том, что в нашем доме дурно обходятся с побежденными! Мы приняли ее как родную дочь. Щедро одарили, чтоб ее не стыдно было показывать людям.

И теперь она ваша… если пожелаете.

Маша, ни жива ни мертва, подняла взгляд на человека, стоящего прямо перед ней, и едва не упала в обморок.

«Господи, стыд-то какой, — ворчала в ее голове Эвита. — Я — и это чудовище! Может не так уж плох принц, на самом деле?»

Лиданиец не был уродлив, нет.

Это был мужчина средних лет, светловолосый, невысокий, с очень светлыми, почти бесцветными глазами. В общем-то, ничего особенного в его облике не было. Обычный вельможа, разодетый в пух и прах, как изнеженная девица.

Но в его чертах навсегда была запечатлена жалкая слабость и неуверенность, делающая его губы неприятно, как у плаксивого ребенка, изогнутыми, а взгляд — кротким, Щенячьим, полным слез.

«Негоже мужчине так откровенно просить и так искренне радоваться подачке! —

брюзжала Эвита, когда лиданиец, уже не скрывая своего счастья, протянул руку и коснулся девушки, будто не веря своим глазам. — Сопляк»! «Сама виновата», —

огрызнулась Маша.

«Я-то чем провинилась?! — взвилась обозленная Эвита. — Я, что ли, его звала сюда?! Фу, мерзкий какой! Сейчас сопли распустим! Смотреть на него не могу!

Сделай что-нибудь! Скажи ему что-нибудь, а то он сейчас расплачется.

— Дитя мое, — произнес кроткий лиданиец. Голос у него оказался на удивление приятным, глубоким, с нотками затаенного милосердного благородства. — Тебя не обижали тут?

«Как будто ты можешь вступиться! — ругалась Эвита. — О-о-о, мерзкий, мерзкий.»

— Нет ваша милость, — кротко ответила Маша. — Конечно, нет. Тот, кто обижен, не живет в королевском дворце. Благодарю вас за заботу. Но ваше беспокойство, право же, напрасно.

«Отлично сказала, деревенщина» — похвалила Эвита.

Лиданиец улыбнулся.

Лицо его приобрело вымученное выражение, словно мужчину эта улыбка лишила последних сил. Но в его глазах горела нежная радость.

«В целом-то, неплохой человек, — тоскливо подумала маша. — Ну, не красавец, но.»

Она метнула быстрый взгляд на принца.

Тот стоял бледнее снега. Не шевелясь совсем.

Так, словно удавка удушила его, и он умер, обратился в статую из неподвижного, холодного мрамора.

Ворот его одежды был чуть отогнут, видимо, привести в порядок одежду принца не успели. Да и кто обратит внимание на такую малость.

Но Маша с болью заметила алый след, словно принц рвался с поводка изо всех сил, разрывая удавкой кожу, но…

Магия этой тонкой нитки была сильнее его воли.

Она заставила его покориться и замолкнуть.

Чтобы справиться с ним, пришлось его обездвижить, так, что он мало чем отличался от мертвеца.

И только темные глаза его были живы.

Они горели яростью и неистовой страстью, которую принц долго сдерживал, не признаваясь в ней самому себе. И темная, тяжелая, невыносимая тоска.

Потому что он попался в такую простую ловушку. И сделать ничего не мог. Сейчас он мог коснуться девушки только взглядом. Коснуться, чтоб запомнить навсегда ее черты, ее золотые волосы, линии ее тела.

«Отчего так поздно?! — выкрикнула Маша мысленно, чувствуя, как от слез все перед глазами плывет, причудливо растягивается и теряет форму. — Отчего только сейчас?! Что, нужны были эти жестокие игры?! Нужно было мучить и пугать меня?

Принц не ответил.

Не пошевелился.

Ни единой мысли не промелькнуло в его голове.

Только и глаза его погасли, словно жизнь и надежда покинула и их.

Он стоял, словно прекрасная игрушка для юродивой принцессы, сидящей с надутым гордым видом подле него, и ответить ему было нечего.

— Отчего ты плачешь, дитя мое? — заботливо произнес лиданиец, и Маша спешно смахнула слезы со щек.

_— От волнения, ваша милость, — прошептала она.

— Не нужно, — мягко произнес лиданиец, осторожно отирая ее щеки платком. — Тебе нечего бояться. Я не буду с тобой ни груб, ни жесток.

Он оглядел девушку с головы до ног и улыбнулся с откровенным восхищением.

— Ты красива, как солнце, — тихо произнес он. — Для меня это счастье, просто стоять рядом с тобой. Не знаю, чем я заслужил это милость у небес.

Определено, лиданиец был неплохим.

А вот принцесса, предназначенная Альберту в жены, Маше не понравилась.

Одного взгляда на нее было достаточно, чтоб понять, что в жестокости она даст фору и старой королеве.

И было ли это следствием ее болезни, или просто чертой характера — непонятно.

Только запавшие глазки на бледном, нездоровом лице ее светились нехорошей радостью.

Принцесса в одной руке сжимала жирную куриную ножку; которую с удовольствием обгладывала, а другой по-хозяйски держала принца за руку. Как будто утверждая права на него.

— Красивая, — заметила принцесса, как-то странно похихикивая. Словно гадость какую задумала. — Пусть станцует.

«Я?! — взвилась Эвита. — Танцевать?! Для этой вонючей свиньи?»

Лиданиец как-то нервно дернулся, щеки его заалели, словно он получил пощечину.

— Эвита не умеет танцевать так, как ты любишь, — тихо, но непреклонно произнес он.

Даже странно было слышать из этих безвольных уст такие твердые слова.

Но принцесса не унималась.

— Пусть станцует — шипела она злобно. Швырнула в девушку обглоданную кость, целясь в лицо, и та едва успела уклониться с легким вскриком. Не то жирный кусок шлепнул бы ее прямо по губам.

Испуг Эвиты от принцессы не укрылся.

Она расхохоталась, радостно колотя ногами по полу, и глазами поискала, чего бы еще запульнуть в перепуганную девушку.