шизофреник из голливудских фильмов. Хоть его лицо было интеллигентным, гладковыбритым и умным на вид, стоило ему открыть рот, как невольно набрасывались сомнения в подлинности этих качеств и переживания. Ну согласитесь, нетипично, когда человек с подобной внешностью по дороге рассказывает первому встречному разные истории своей жизни, от которых сам плачет и через секунду закатывается истерическим смехом. Хотя, быть может, он просто до безумия одинок и таким образом пытается как можно скорее поделиться своими внутренними переживаниями, пока они не свели его с ума окончательно. Или же еще проще – одинокий психопат. На протяжении всей дороги Виктора не покидало ощущение тревоги, и он все время готовился к нападению этого человека; все опасался, что мужчина специально подвез его, дабы потом парня можно было сдать на органы, в рабство или еще что похуже. Но в итоге этот человек, имя которого Кротов и не спросил, привезя его куда нужно, даже не стал ждать, когда с ним расплатятся за услугу, а, лишь стоило юноше выйти из машины, отправился дальше в неизвестном направлении. В итоге все опасения оказались напрасны, и, видимо, молодому человеку нужно было просто меньше смотреть телевизор.

С каждым следующим шагом по направлению к входной двери Виктора все больше раздирало дикое желание развернуться и бежать как можно дальше. Предстоящий стыд перед родителями, боязнь разбить всю их веру в него как человека хоть чего-то стоящего сковывали каждый шаг. Каждая мышца на его теле восставала против него. Измученному и разбитому молодому человеку захотелось, было, заплакать, но ничего не вышло. Батарея на его телефоне уже давно села, и вот он стоит перед дверью, словно блудный сын, такой же уставший, голодный и потрепанный, но такой смиренный. Готовый упасть в ноги родителям и просить прощения за все, что только мог вспомнить; за все, чего не мог; за то, что не стал тем, кем хотели они, да и он сам. Он готов был вымаливать прощение даже за то, чего и не совершал, но чему и не воспрепятствовал. Сын чувствовал перед родителями вину и стыд за людей, причинивших им зло; он брал на себя вину даже за тех, кто по воле случая были несчастны: больные, нищие, злые, наивные и обманутые… Сердце его разрывалось на куски, но он все-таки позвонил в дверной звонок. Тишина, сразу никакой реакции не последовало, но Виктор не собирался звонить еще. Он готов был ждать, сколько потребуется, ведь позвонить еще раз у него просто не хватит смелости и духу. Но все же спустя некоторое время в окнах на втором этаже, стал загораться свет, и спустя минуту перед сыном стоял его отец.

– Сынок, что с тобой? Что случилось!? – глядя на перемотанные руки и бережно взяв Виктора за плечи, спрашивал взволнованный родитель. Виктор же не мог сказать и слова, даже посмотреть отцу в глаза у него не хватило сил. На шум вышла мама и, увидев сына, быстро спустилась со второго этажа. Вот они уже вдвоем пытаются вытянуть из него хоть что-нибудь, мать, чувствуя недоброе, – уже в слезах, да и у отца вид был такой, будто он вот-вот разрыдается. Это был первый раз, когда Виктор его видел таким. От их вида юноше стало еще более тоскливо, и, упав на колени, он смог выдавить из себя «Простите!». Только в этот момент он понял, насколько они ему дороги и как он их все-таки любит. Парень был готов весь мир разрушить, лишь бы утешить их в эту секунду. Только тогда он смог понять, что они – это его единственное сокровище, которое не перевесят и все богатства, все люди этого и других миров. Виктора Кротова переполняли стыд за совершенные ошибки, злость за то, что он не может их исправить; отчаянье от того, что все это уже произошло, и презрение к самому себе. Ужаснейший коктейль, который и врагу не пожелаешь. Отведя сына в гостиную, мама принесла стакан воды. Выпив его, юноша все-таки смог немного успокоится и стал говорить. Он рассказал все, от самого начала и до конца, не утаивая ничего и не пытаясь приукрасить или выставить себя в лучшем свете. Напротив, он говорил так, будто все случившееся – его вина; он и есть тот главный подлец, причинивший столько зла. На протяжении всего его рассказа они не сказали и слова, лишь только Надежда Алексеевна изредка всхлипывала и вытирала слезы. Смотреть им в глаза мальчишка не мог, поэтому просто пялился в пол, а когда закончил рассказ, отдал им пакет с кассетами.

– Ты сможешь показать это место, где ты… где все… – Роману Александровичу было трудно закончить предложение. Он будто боялся признавать, что его сын мог это все совершить. Не дожидаясь, когда папа подберет слова, Виктор утвердительно кивнул. – Хорошо, тогда сейчас же туда поедем, – хоть усталость одолевала, и отправляться на место массового убийства, совершенного им же, ему категорически не хотелось, перечить отцу в этот момент юноша хотел и того меньше.

Как только Виктор сел в машину, он сразу же вырубился и проснулся тогда, когда они проезжали мимо ночного клуба Егора. К немалому удивлению Виктора с ними ехал и Геннадий Юрьевич, всегда прекрасно выглядящий темноволосый мужчина невысокого роста, друг и юрист семьи по совместительству. Они о чем-то спорили, но, увидев пробудившегося парня, тут же перестали.

– Здравствуйте, Виктор Романович, – широко улыбаясь, Виктора приветствовал товарищ отца.

Без сомнения Роман Александрович ему все рассказал, так как он был его единственным и настоящим другом. Но юрист даже не подал виду, а лишь мягко поздоровался, как всегда, с почтением и на равных.

– Здравствуйте, – склонив голову, Виктор кротко поприветствовал его в ответ, а после они оставили машину и отправились дальше пешком. Каждый шаг приближал младшего Кротова к бездне его страха. Виктор вспомнил, что после того, как все это случилось, его больше не посещали галлюцинации, хотя встречались совсем не простые ситуации. Каждый шаг давался ему с трудом, сердце парня стремительно увеличивало темп, и паника потихоньку начала овладевать им. Хоть было и прохладно, на его лбу стал выступать пот, и только отцовский авторитет, заставлял его двигаться дальше. Подойдя достаточно близко, молодой человек остановился, указал на дверь и передал отцу электронный ключ. Дальше идти Виктор не мог, словно перед ним образовалась стена, преградившая путь. Видимо, отец понял это и велел оставаться на месте, ждать их возвращения. Мужчины ушли, и юноша остался