на вылет. Он его получил и в конце концов мы были в воздухе. Когда мы пролетали над морем, мы облегченно вздохнули. Вскоре мы были в Оране. Через несколько дней мы на пароходе отправились в марсельский порт, а оттуда, согласно распоряжению, попали в Аржелесский «сатро». Я уверен, что и это скоро кончится и нас всех ожидают лучшие жизнь и дела, чем здесь, на французском побережье.

28 марта 1939 года. Саша»

В лагере через громкоговорители и при помощи специальных агентов началась бешеная агитация за то, чтобы испанцы вернулись к Франко, а интербригадцам и тем испанцам, которые не хотят вернуться, сулились разные блага, если они вступят во французский иностранный легион. У нас нет никаких средств для открытого протеста против вербовки среди нас провокаторов и наемников, – мы поднимаем страшный шум, свистим и кричим. Через несколько дней наглая пропаганда прекращается и агитаторы, присланные вербовать в иностранный легион, исчезают. Среди 5000 интербригадцев им не удалось завербовать во французский иностранный легион ни одного человека.

В местной печати начинается оголтелая агитация против коммунистов. Местная газета сообщает, что какой-то коммунист удрал из лагеря и застрелил из пистолета стража французской демократии. Следуют обширные описания страданий скорбящей матери вместе с ее фотографией. Через несколько дней, в той же газете, правда, появляется, напечатанное петитом, маленькое уточнение «расследования».

Убитый, оказывается, не стал жертвой нападения коммуниста, а с ним произошел несчастный случай. Какой-то жандарм чистил неразряженный пистолет, произошел случайный выстрел, убивший несчастного. Но это деталь, не имеющая большого значения. Смертный случай и скорбящая мать остаются, и если на этот раз не виноват коммунист, то это ведь не может изменить мнения «несчастных» что все коммунисты бандиты. Но печать «демократической» Франции, видите ли, так «честна», что все же сообщает правду. А в Европе многие еще не понимают сущности этой «честности».

Шесть месяцев назад Гитлер в Мюнхене свято обещал Чемберлену и Даладье гарантировать границы Чехословакии. Сегодня радио сообщило, что гитлеровские войска оккупируют Чехословакию. Демократы сокрушаются и сетуют на то, что Гитлер нарушает обещания. Но волноваться нечего: оккупация Чехословакии – самая верная гарантия… от нападения коммунистов на мирный чешский народ. Разве удивительно, что, руководствуясь такой логикой, кое-кто считает, что самое верное средство от нападения французских коммунистов на Париж и Францию – оккупация Парижа и Франции.

Итальянские фашистские газеты сообщают, что никакая сила не удержит «доблестных» сынов Италии от борьбы за «справедливый» раздел колоний на земном шаре. В Европе многие еще верят в «добрую волю» фашистов, одни из упрямства, другие из легковерия, третьи – из лицемерия, четвертые – из страха, а очень многие просто по своей глупости и невежеству. Народы еще не понимают, как дорого придется заплатить за свое упрямство, легковерие, лицемерие, страх и невежество.

С 10 по 21 марта 1939 года в Москве проходит XVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза. Иностранная буржуазная печать старается умолчать его историческое значение. Однако для друзей мира, прогресса и демократии во всем мире номер «Правды» – большая ценность. При посредничестве нашей парижской благодетельницы Маши (Зильберман) 3, в наши руки тоже попадает комплект «Правды» материалами съезда. Мы внимательно исследуем и изучаем каждую цифру и каждое слово, готовим доклады. Когда у нас окончится проверка по шестидесяти вопросам об Испании, мы приступим к изучению материалов XVIII съезда Коммунистической партии Советского Союза. По вечерам у нас бывает очень весело. Волдемар Купцис рассказывает о похождениях рижских корпорантов и «золотой молодежи». Он хороший рассказчик, но все жалуется:

– Я мог бы рассказать куда лучше, но тут ведь нет нужной обстановки. Нужен камин, плюшевый диван и, главное, тепло, без этого проклятого ветра.

Он подавлен и труднее всех переносит трудности лагерной жизни. У него не хватает выдержки. Но он старается не отрываться от коллектива и активно участвует в занятиях.

Маша присылает нам некоторые книги и журналы, устанавливаются связи с друзьями в Швеции, в США. Из Швеции нам пишут товарищи Рудевиц и Курмис. Они присылают нам пособие в 1000 франков. Получаем также посылки из США от революционно настроенных латышей. Они присылают нам также по экземпляру «Amerikas latvietis»4. Некоторые начинают получать письма, посылки и небольшие денежные переводы из Латвии. Все это мы, разумеется, делим по-братски.

Мы переписываемся с группой латышей в Аржелесском лагере. Всесторонние обзоры оттуда регулярно присылает товарищ Липкин. В одном своем письме он пишет:

«Здесь находятся Теллер, Эро, Упеслея, Эмбрикис, Кадикис, Андерсон, Карлитис, Дукальский, Тихомиров, Янис Цинис, Нагулевич, Рыбаков и я. Тут столько же литовцев и 8 эстонцев. Был у нас еще и Климкалнс, но тот при первой эвакуации отправлен в больницу… В первое время здесь было очень скверно, кормили плохо. Бараков не было, и вообще никакой организации. Но постепенно все больше начали чувствоваться результаты акции, которая велась в нашу пользу вне лагеря. Теперь нас аккуратно снабжают в достаточном количестве продовольствием. Построены бараки. Организована почта, имеется наше представительство. Мы, латыши, в одном бараке и среди нас господствует великолепное сотрудничество и единодушие…»

Наконец мы получили некоторые наши личные вещи, которые находились в обозе бригады. Прибыли и те, что находились в моем «Крейслере», Карлюк оставил их в доме какого-то крестьянина.

20 марта к нам является французский жандармский офицер и сообщает, что из советского консульства в Перпиньяне получено извещение, по которому Рагниеку, Вецгайлису, Лацису, Штейнгольду, Волкову и Берзиню разрешается въезд в Советский Союз. Лацис – это я, однако здесь я Вилкс, и этого, разумеется, жандарму объяснить не могу. Нет и Берзиня, а есть наш командир противотанковой артиллерии Чиспа. На другой день остальные упомянутые в извещении товарищи вместе с такими же счастливчиками из других бараков уезжают в Перпиньян, чтобы оттуда отправиться в Советский Союз. Мы сердечно прощаемся. Я и Чиспа просим передать в консульстве СССР в Перпиньяне, чтобы вместо Лациса и Берзиня дали разрешение на въезд Вилкса и Чиспы. Собираясь уезжать, я испытываю двойное чувство, как и тогда, когда я оставлял 108-ю бригаду. Участникам венского восстания в 1934 году было дано убежище в Советском Союзе, так почему же не сделать этого и теперь? Почему нельзя разрешить въезд в Советский Союз 10 000 интербригадцев, которых в капиталистическом мире нигде не принимают? Ведь это «золотой фонд» международного революционного движения. Мне никто не задает этого вопроса, но я вижу его в глазах своих товарищей. Люди, которые были готовы отдать свою жизнь для защиты демократии в Испании, не могут быть шпионами и предателями. Я знаю, что я ничем не