право причислять себя и своих земляков к более возвышенным народам и птицам высокого полета.

– Не торопись, Саша, – засмеялся как-то обидно-снисходительно Петлюровец. – Прошлое – это ведь тоже будущее.

Я призадумался и заключил:

– Философски сказано. Но сложновато для меня.

– Твоя беда в прямолинейности, – назидательно произнес Петлюровец. – И в молодости.

– Ну, молодость не вечна.

– Так и твоя наивность тоже не навсегда, – усмехнулся Петлюровец.

Я прикинул, а не обидеться ли мне. Потом решил, что лень. Допил чай и пристроился на узкой скамеечке. Под перестук колес сон сморил быстро. А разбудили меня ехавшие с нами путейцы, объявив, что прибываем и нам пора выматываться.

У товарной станции подобострастный мужичок с ноготок загрузил нас на подводу и препроводил в логово – на хутор, расположенный в лесах за чистенькой польской деревней.

Следующим вечером мы встречали нужный нам товарняк на отводных путях, куда он был отогнан под разгрузку. Завербованный нами железнодорожник поколдовал с печатью. И отодвинул в сторону деревянную дверь вагона, откуда пахнуло запахом стружки.

– Выходите, хлопцы! – радостно заорал он. – Конечная!

Хлопцы вышли. Инженер спрыгнул, едва удержавшись на онемевших ногах, обалдевший от путешествия и не веривший, что оно закончилось. Следом вылез Одессит, тоже помятый, но, как обычно, крайне оптимистичный.

– Прочь качающуюся палубу. Здравствуй, берег! – он белозубо улыбнулся.

Железнодорожник проводил нас окольными путями в темный переулок, где нас ждала подвода. Напоследок приглушенно, но с видимым удовольствием произнес девиз Украинской Народной Республики, скончавшейся в муках в 1920 году:

– Слава Украине!

– Слава, – поддакнул я для убедительности и крепко обнял верного «сподвижника», сдержав порыв раздавить его в объятиях, чтобы он треснул, как грецкий орех.

Наш путь лежал все в то же логово, все с тем же мужичком с ноготок и все на той же подводе.

По дороге, подпрыгивая на колдобинах, так что зубы стучали, Одессит причитал:

– Я что, ваш хваленый Буратино из «Золотого ключика» – среди деревянных чурок двое суток! Начальник, это был подвиг. И мне положена награда в виде усиленного питания!

– Барабан тебе на шею положен, Одесса, – хмыкнул я. – Не кипишуй, а работай. И тебе воздастся сторицей.

– Вот так всегда: на тебе дулю, купи себе трактор, а на сдачу застрелись!

На хуторе произошло воссоединение семьи. Инженеру бросилась на грудь его благоверная. Пошли вопли, причитания, слезы и прочая мелодрама. Эдакая семейная идиллия в тяжелые времена – вечная история из века в век. Насмотрелись мы на такое в немом кино. Но там хоть звуков нет, а здесь – хоть уши затыкай. Ушел я от них подальше, почему-то эта сцена меня раздражала.

Семейство все не угоманивалось и продолжало неустанно ворковать, как они друг друга ждали, любили, спать не могли – и прочая сладкоречивая муть. И так почти сутки, которые мы провели на хуторе.

Хозяин хутора, тот самый плюгавенький «водитель подводы», уведомил меня, что мы по договору не только должны довести семейство до приграничья, но и перейти границу, дабы сдать товар с рук на руки.

– А здесь сдать нельзя? – поинтересовался я.

– Не положено, – отрезал мужичок с ноготок.

– Перестраховываются, как ушлые нэпманы, – заявил на это Одессит. – Товар должен быть доставлен до места, а то случись по дороге какой казус – и чья вина? Нет уж, купец, до порога доведи, тогда и оплата будет от щедрот. Кстати, какие там щедроты?

– Не знаю ничего. Не мое то дело. А мое дело – сказать, что все то не от недоверия. Просто то панове лично на вас поглядеть хотят, – ткнули в меня пальцем.

– О как, – покачал я головой.

– И на вас тоже, пан офицер, – плюгавенький ткнул пальцем в Петлюровца и обернулся к Одесситу, бросив небрежно. – А про тебя речи не было.

– Вот так героическому человеку в душу плюнуть, – наигранно обиделся Одессит. – А душа у меня трепетная. Она от такого вся вибрирует.

К Одесситу надо привыкнуть. С его слов он личность творческая: хочет – творит, а хочет – вытворяет. Плюгавенький привыкнуть к нему не успел, а потому смотрел сейчас с изумлением.

– Прекратить балаган! – прикрикнул я. – Условия приняты. Одессит, остаешься на месте до нашего возвращения…

Проводники появились ближе к закату. Какие-то две похожие друг на друга образины – бородатые, звероватые. Только один молодой, а другой почти что старый. Родня, очевидно. Критически осмотрели нашу компанию, при этом старый сплюнул, увидев ребенка, и прохрипел глухо:

– Готовы? Ну так неча прохлаждаться! Ходу!

Поэтесса что-то пискнула возмущенно о непочтительном обращении, но ее в ответ не одарили даже взглядом. Проводники, похоже, не любили людей. Зато знали приграничье как свои пять пальцев.

В приграничных районах везде нездоровая суета. К сожалению, граница у нас не всегда на замке. Прутся через нее толпами. Контрабанда, переброска агентов, вечные секретные мероприятия контрразведки. Окна на границе держат и жулики, и власти, и пограничники. Население, почуявшее сладость легких денег и качество зарубежных товаров. Особый режим, который вечно нарушается. В общем, нормальная такая массовая противоправная деятельность.

Проводники здесь – это особая порода, которая всегда выковывается в подобных местах. Обычно они из аборигенов, которые, вместо того чтобы пахать землю, готовы вечно рисковать своей шкурой, считая границу великим благом, данным им небесной канцелярией за какие-то их непонятные достоинства. И выжимающие эту границу досуха. Вот такие и вели нас. Говорят, лучшие из лучших. С другими Генерал Мороз дела не имеет.

Наш караван на двух подводах отправился покорять границу. Добирались по лесным дорогам почти сутки, неторопливо и размеренно, очень осторожно, передохнув пару раз под открытым небом. И вот – последний рубеж перед броском через границу. Охотничья заимка, где вся наша компания разместилась с трудом.

– Сегодня и пойдем через линию, – объявил старый проводник. – К ночи поближе.

Оксана закапризничала, что все устали, что у нее ребенок.

– Оставайтесь, барыня, никто не неволит, – пожал плечами проводник.

Выступили, конечно, все. Быстро темнело, но проводники дело свое знали. Вели натоптанными тропами, очень уверенно. Когда совсем стемнело, они время от времени осторожно подсвечивали дорогу электрическими фонарями.

Звучали короткие команды: «Вперед. Стоять. Назад. Не отставать. Замерли!.. Привал». Других слов они не знали или не находили нужным ими пользоваться.

Лес я люблю. Двигались проводники по лесу не шибко умело. Дядя Сева, мой учитель, красный разведчик и казацкий пластун, за такое отходил бы нагайкой. Но наши сопровождающие по опыту знали, что достаточно и так. Главное, знать хитрые тропы. И, скорее всего, иметь договоренности с теми, кто эти тропы стережет.

Мы выбрались на широкую просеку. И тут старый проводник, включив фонарь, остановился. Потом снял картуз и вытер пот. С видимым облегчением, почти человеческим голосом