– Прошли! То уже Польша. Радуйтесь, панове!

Инженер воспринял эти слова буквально. Его аж затрясло, и он принялся активно радоваться. Распрямил плечи и издал счастливый идиотский смешок. Потом рассмеялся еще громче, оглядываясь окрест. Мне показалось, он сейчас рухнет на колени и примется целовать святую польскую землю. Его супружница счастливо прижалась к нему. Ну хоть кто-то на этой земле счастлив. Правда, их ребенок озадаченно озирался вокруг, не понимая, чего родители так возбудились. Лес-то один и тот же.

– Вперед, – не дал нам расхолаживаться проводник…

Глава 6

Было часа три ночи, когда мы добрались до охотничьего домика на опушке леса.

С лица инженера не сходило идиотски-счастливое выражение. Сидя на лавке, он осторожно гладил ладонью доски стола, наслаждаясь, что это стол здесь, за рубежом. Глядел в очаг, радуясь тому, что костер горит здесь, за рубежом. Мне кажется, он немножко тронулся умом. Такая стремительная смена обстановки коварно действует на слабый разум, не подкрепленный волей. Жена в свою очередь поглаживала его руку, время от времени крестилась по-католически и бормотала:

– Господи, спасибо тебе. Не оставил. Увел из большевистского ада. Не будем больше бродить его кругами.

Повторяла что-то замороченно про Совдепию, проклятый народ, проклятую страну. Вещала, что теперь начинается настоящая жизнь. И осточертела всем, кроме мужа, который пребывал в столь же идиотском состоянии.

Наконец все угомонились. Семейству отвели комнатушку, где был широкий топчан. Остальные устроились кто где. Я свернулся на какой-то дерюге в углу, на которой было сено для удобства и чтобы бока не отлежать.

Только закрыл глаза, и уже кто-то настырный толкает меня в бок, твердит голосом проводника:

– Вставать, пан, пора. Солнце взошло.

Действительно, солнце вовсю било в маленькое окошко.

Нам раздали хлеб. На стол выставили две банки немецкой тушенки. После такого нехитрого походного завтрака мы двинули в путь.

Через час вышли на грунтовую, широкую, наезженную дорогу. Там нас ждал торжественный комитет по встрече.

Хорошо контрреволюционеры живут, богато. Пригнали кортеж из трех машин. В него входили старомодный, шикарный, черный и блестящий, как концертный рояль, «Роллс-Ройс». Серенький «Форд», из тех, что американцы пекут быстрее, чем пирожки. И потрепанный жизнью и годами фургончик «Рено», такие в германскую войну служили на фронте в качестве санитарных карет.

Ну вот и настал момент приема-передачи товара. К нам подошел Шляхтич собственной персоной. Хотя теперь его можно было и не узнать. Это уже не тот простоватый «трактирщик», предпочитающий тупить взор, чем смотреть глаза в глаза. Плечи его, закованные в военный китель, расправились, осанка стала прямая, офицерская, улыбка еще иногда кривила губы, но отныне была высокомерная и надменная. В руке он сжимал кожаный потертый портфель.

Он оглядел внимательно веселую семейку, как разглядывают лошадей при покупке. И удовлетворенно кивнул – мол, те самые, не обманули.

– Сделали свою работу. Благодарю, – отчеканил он, повернувшись к нам. – Ну а теперь с нами пойдете.

– С чего такая честь? – поинтересовался я.

– Власник так велел.

– А если откажусь? – недобро прищурился я.

– Неволить не будем. Тогда проводники отведут вас обратно. – Шляхтич открыл портфель, вытащил мешочек, подбросил его в руке. – За хорошую работу. И расходимся, как видимо навсегда.

Я взял мешочек. Развязал. Внутри были царские золотые червонцы. Взвесил в руке и оценил:

– Не шибко щедро за такой труд.

– Нормально. По стандартным сдельным расценкам, – усмехнулся резидент.

Я задумчиво посмотрел на мешочек, потом на Шляхтича. Тот произнес:

– Подумайте. Деньги не главное. Такие предложения делают не часто.

– Наши люди нас потеряют, – вставил свое слово Петлюровец.

– Ничего. Черканете Батько бумажку. Мы передадим ее через вашего соратника, который сейчас на хуторе.

Приглашение в Польшу. Ну вот оно! Для чего и была затеяна вся эта трагикомедия и драма. Но нужно было поломаться. Поэтому я затянул театральную паузу и почувствовал, что собеседник смотрит на меня с напряжением. Оно и понятно: я им был нужен не меньше, чем они мне.

Я вложил кошелек обратно в его руку:

– Ну что ж, пожалуй, схожу в гости. Да и за границей ни разу не был.

В портфеле резидента очень кстати, ну прям случайно, оказалась бумага, твердая подложка для письма и автоматическая чернильная ручка. Я написал для Батько послание и еще черканул записку Одесситу. Планы мы строили на всякие варианты развития событий, так что радовать я наших «партнеров» пространным изложением не стал, а просто указал «по весне». И все сразу понятно тем, кто знает, что такое «весна».

Мы расселись по машинам. Ту, что получше, выделили семейству Куропятников. Нас Шляхтич пригласил в деревянную, пропахшую бензином коробочку фургона, где в три ряда шли узкие лавки.

Утро. Шелестели шины, урчал, порыкивая, двигатель. Трясло в машине страшно, прямо как на телеге, не слышавшей никогда о рессорах. Я смотрел в маленькое мутное окошко на проплывающие мимо деревеньки, хозяйственные постройки, поля и перелески вдоль дороги. Все пространство было освоено плотно, очень мало свободного места.

По дорогам колдыбали подводы – тяжело груженные или с людьми. Шествовали крестьяне с лопатами и корзинами. Меня поразило, что, завидев машину, в массе своей они поворачивались, снимали картузы и низко кланялись. Меня, человека советского, это подобострастие коробило.

Заметив нашу озадаченность, Шляхтич ухмыльнулся самодовольно:

– Что, отвыкли от такого нарочитого почтения? Крестьянин – это скот. Он должен кланяться дворянину и держать это за счастье. Потому что так испокон веков заведено. Скоро и на Украине так будет. Попомните мои слова.

Попомню. И предъявлю претензию. Всему свое время. Но сейчас я только восторженно закивал:

– Вот это правильно! Каждый сверчок должен знать свой шесток.

Наш шесток вскоре нам продемонстрировали.

Впереди показалась «вилла Потоцких», как ее именовали сперва в народе, а потом и в официальных документах. Узнал я ее сразу. Показывали мне фотографии этого змеиного гнезда – главной базы «Комитета Свободной Украины» и одновременно логова разведки польского Генштаба. Высокий забор, обширная территория с разросшимися деревьями.

Перед воротами прохаживался часовой в военной форме без знаков различия, но с винтовкой. Он с усилием распахнул тяжелые металлические створки ворот. Наш фургон пересек границу владений и вскоре остановился на небольшом пятачке, выложенном брусчаткой, где уже стояли два грузовика. Мы вышли из салона.

Тут к нам и подвалили трое солдат в военном обмундировании, но все так же без знаков различия. Винтовки у них были не на ремнях, а наперевес, что демонстрировало серьезность намерений при отказе от повиновения. Верховодил этой группой невысокий, среднего телосложения брюнет. Ноги его были кривыми, как у гусара, который забыл, когда слезал с лошади, а военный френч и