— А как вы справляетесь? — говорю я. — Вы говорите о Кресте, так будто бы это вам очень знакомо. Будто бы эта мысль о судьбе и ответственности для вас… — я замялся подбирая слова и вдруг заметил, что он вновь катает мысль на языке. — Для вас, родная. Как будто выстраданная, что ли.

Пока это выражение его лица не пропало. Пока он вновь не запил его чаем. Не нашел аргументов в пользу того, чтобы и дальше хранить молчание я продолжил на ощупь выискивать путь к настоящим его мыслям.

— Для меня это правда сложно. Никакого простого ответа — прагматичного ответа на случившееся я не могу найти. Его просто нет. Думаю, что не смогу найти ответ на то, что с ней случилось. Ответа, который бы мне показался полным. Настоящим. В плоскости того, что уже есть среди нас. Через то, с чем мы согласны. Боюсь, у меня остается только один путь — в отчаянии найти нечто новое, что по ту сторону мыслимого. Что, только там, возможно и может существовать единственный способ объяснить всё то, что здесь происходит.

Чай на дне кружки вращался странной гипнотической спиралью, затягивая в себя все рассыпанные мною слова. Виток за витком, погружая меня в пучину пространного, отстраненного ощущения пустоты. Там на дне водоворота, в самой сладкой его части, вновь подступала ко мне уже такая родная, вязкая и колючая пустота.

— Эта теория, как бы странно это ни показалось, просто соломинка здравомыслия. За которую я держусь, чтобы получить хоть какой-то ответ. Пусть даже и такой странный. Понимаете?

Олег молчал некоторое время попивая чай. В его чертах легонько просквозило то мимолетное настроение, мимолетный образ, который он умело превращал в последствии в нужную ему мизансцену, какую показывал окружающем по своей надобности.

Практически незаметная рябь чувства во всем его естестве, символ с которого начиналась любая мысль. Легкий толчок настроения, выразился еще ощутимой, практически невидимой эмоцией.

Я долго пытался потом вспомнить этот момент. Рассмотреть его в деталях. И никак не мог подобрать нужных слов или определение под настолько мельчайшее событие, движение духа в его инертном теле.

Почувствовал в тот момент, что он вновь посмотрел на меня как-то по-отечески. Будто раздумывая передать сыну знание о мире. Такое, какое поможет тому с этим миром совладать. Или нет. Или это всё напускное. Все это игра, на которую не стоит полагаться. И мы до сих пор с ним в нужной ему сцене.

Я замолчал. Он взглянул на меня и в нём прочиталось облегчение. Для себя Жикривецкий сделал выбор. Нашел моральную причину поступить так как поступил дальше.

— Фатум. — протянул он. — Хорошее слово. Возможно, ты прав, Тём. — сказал он рассматривая в руках кружку. Белую в золотых узорах. — Возможно, ты прав что всё это не случайно.

И загадочно улыбнулся.

— Что думаешь о Людях-омутах? — неожиданно спросил он.

— О пятнадцать-восемьдесят девять? — затянул я песню. — Нужно посмотреть, насколько они отклонились от антропотока. Насколько их культура теперь валидна по отношению к нашей. Насколько можно исследовать их и исправить…

Олег меня грубо прервал.

— Нет. Артём. Что ты думаешь о них. А не Фадин.

Когда говорил сделал ударение на слове «ты».

В его глаза читалась необходимость. Необходимость говорить честно. И за честно Олег хотел честности. Меня смутил такой подход. Ведь это тоже могла быть часть игры. Но, собравшись с мыслями мне удалось наконец подобрать слова.

Я тоже начал играть.

— Мне плевать. — говорю я. — Искренне наплевать. Я полетел-то, узнав в последний момент, считай почти за день, что Лиля полетит. Думал, может удастся хотя бы начать общаться. Или типа того. По поводу, Людей-заводи — если они не опасны, пускай живут. На все воля Бога. Если они появились, то мы не вправе, тут что-то решать.

Олег удовлетворенно кивнул.

— Я уже был там. На Митридате. — сказал он, став серьезным. — Тебя, наверное, ещё и в проекте-то не было. — он посмотрел на чай. Оставил кружку в сторону. Встал, сделал круг по каюте, достал коньяк и вернулся к столу.

Быстро появились закуски и рюмки. Неторопливо разлил. И продолжил.

— Во время «Необъявленной гражданской». — сказал он, пододвигая ко мне рюмку. — Митрадат на тот момент бвл транспортным узлом. Уже после тех событий гипертрассы прошли севернее, и вся инфраструктура идет теперь там. Но тогда Митрадат был важной точкой.

Он помолчал, рассматривая бутылку.

— Флот ворвался в систему довольно быстро. Даже встречного боя не получилось. Флотилию чертей разбили на окраине системы. Быстро и жестко. Мы шли следом. Нашей задачей было выбить чертей с самого Митридата. На тот момент, на планете наши уже закрепились, освободив большую её часть, а мы шли в помощь. Черти сигналили своим, что система пуста, что Имперских кораблей там нет. Это была последняя для них попытка втянуться в битву за Митридат. Они появились в системе, шли на всех порах громить наши силы на планете, оставшиеся без прикрытия флота. Тут-то их и подловили.

Рассказывая это, Олег чертил линии на столике. Наверное, сражение сейчас живо разыгрывалось перед его глазами, прямо тут между диваном и креслом.

— Крупные города остались за ними…. В системе остались несколько фрегатов — они залпами долбили крепости на ближайшей луне. Больше опорников в космосе у них не осталось. А флот пошел дальше. Именно с этой операции началось медленное движение к концу войны.

— Почему города были за ними?

— Никто же не будет бомбить их с орбиты. — сказал он. — Черные заперлись в них как в крепостях, среди гражданского населения. Пока мы как конница носились вокруг, по планете, подавляя оставшиеся силы. Смысла лезть туда с земли не было. Много жертв среди гражданских, много жертв с нашей стороны. Все равно исход войны решался в битве при Коллизии. Она как раз гремела в то время, за множество парсек от Митридата.

Жикривецкий вновь ушел в воспоминания, руками рисуя что-то в воздухе.

— Так что мы просто изолировали города, делали вылазки, защищали освобожденные территории и помогали налаживать там мирную жизнь. Следом за нами шел инженерный флот.

Я слушал его не двигаясь. Чувствуя на своих плечах прикосновение нежно женских рук. Ощущая легкое дыхание, от которого веяло домом.

— Помню это как вчера. — продолжал Олег. — Ночь в лощине. Лежишь в скафандре среди диких цветов. Восходит малый полумесяц. Виден большой диск луны. За пригорок убегают искрящиеся дорожки фацелии. Кроны шелестят. А в небе раз за разом вспыхивают как тонкие иглы разрезы плазмы. Будто корабли хотят лопнуть лунный диск.