– Василий Андреевич уехал на строительство дороги. Там у рабочих кровавый понос. Но он смотрел всех упомянутых больных и с моим диагнозом согласен!

Лыкову стало ясно, что оба окружных доктора сговорились и с этой стороны Пагануцци не взять. А Шелькинга такой порядок полностью устраивает, поскольку снимает с него всякую ответственность.

– Владимир Сальваторович! А если я прикажу осмотреть ваших мнимых больных военному доктору? Кто у нас пользует Корсаковскую команду? Зборомирский?

– Да.

– Вот. А компанию ему попрошу составить самого Супруненко[44]. И если ваш диагноз окажется ложным – а мы все здесь понимаем, что он ложный, – вы уходите со службы. Без прошения и пенсии, по третьему пункту. Согласны на такой эксперимент?

Пагануцци в отчаянии прижал пухлые женственные руки к груди:

– Алексей Николаевич! Ваше высокоблагородие! Не губите! Они же… это жуткие люди! Они меня зарежут. Царь лично обещал!

Доктора поддержал «майор»:

– И правда, Алексей Николаевич! Вы, извините, уплывете, а нам тут жить! Вы не знаете, кто такой этот Козначеев. Одной фразой он может поднять тюрьму на бунт! Его слушаются беспрекословно. Он может приговорить к смерти любого. Включая и нас с вами! А исполнители найдутся… Сам же Царь всегда останется в стороне. После того, что он проделал с моим предшественником, ему теперь все нипочем!

– Что там случилось? – насторожился Лыков.

Тут в разговор вступил Ялозо и пояснил:

– В прошлом годе у Козначеева вышла ссора с прежним смотрителем Ивановым. И… Царь ударил его ножом.

– Сам ударил?

– Так точно, сам. При всей каторге.

– За это же петля!

– О том и речь, Алексей Николаевич. Начальник острова приговорил, как полагается. А генерал-губернатор заменил смертную казнь на бессрочную каторгу. Не могу знать, из каких соображений. И очень нам этим напортил! На Царя нет больше управы. Наказать его нельзя – доктора не велят. И я их, извините, понимаю. Им тоже жить охота… На работы все трое не ходят. Тем лишь и занимаются, что тюрьму сосут, как мамкину титьку. Да и не только тюрьму, а и весь округ! Кто теперь Царю в чем откажет?!

Лыков уяснил. Дело было плохо. Человек на глазах у всех пошел на верную гибель. Совершил поступок, который наказывается виселицей. Нападения арестантов на тюремных служителей нет-нет да случаются. Виновных обязательно вешают. Иначе нельзя! Порядка не станет! Но далекий от этих соображений Амурский генерал-губернатор, сидя у себя в Хабаровске, решил вдруг пощадить злодея. Бог знает почему. Видимо, за страшного убийцу вступились влиятельные силы. И Царь остался жив. Вместо двадцати лет каторги получил бессрочную – какая ему разница? В итоге произошла необратимая вещь: высокий чин создал для каторги еще более высокий авторитет. Шесть тысяч преступников не боятся никого, они видали всякие виды. Пугает их одна только смерть. И поэтому они боятся человека, доказавшего, что он не страшится самой смерти.

– Тогда понятно. Отложим этот вопрос. Никакой власти, кроме законной, я здесь не потерплю. И Царя с эсаулами обязательно раскассирую. Но как, пока не знаю. Вы правы, что не надо торопиться, а следует сначала все обдумать.

Подчиненные повеселели. Дело отложено! А там Лыков, глядишь, и сам поймет, что лучше ему с Царем не тягаться. Сядет осенью на пароход – и тю-тю… Расходились чиновники, расправив плечи.

А надворный советник поехал знакомиться с японским консулом. Ванька Пан с новой запиской полетел в Косун-Котан. Так называлась падь недалеко от города; сам Корсаковск расположился в Хахка-Томари. Эти названия остались от прежнего управления. Японцы ушли из Южного Сахалина четырнадцать лет назад, но их названия кое-где сохранились в обиходе.

Консульство помещалось в аккуратном белом доме под флагом, в окружении молодого сада. Лыков уже знал, что переводчик ему не понадобится. Сам консул господин Кузе и два вице-консула хорошо говорили по-русски. Так оно и оказалось. Японский дипломат у себя на квартире принял гостя в национальном платье. Небольшого роста, сухощавый, смуглый, Кузе немедленно взял быка за рога:

– Я слышал, господин начальник округа, что в морге лежит тело моего соотечественника. И уже давно! А без вашего разрешения меня туда не допускают.

– Я пришел к вам сразу же, как только дозволили обстоятельства. Прошу извинить меня за задержку.

– Кто этот человек и как он умер? Точно ли это японец?

– Кто он, мы рассчитываем узнать от вас. А обстоятельства смерти весьма необычны. Этот неизвестный прикрывал огнем из винчестера отступление наших беглых каторжников…

И Лыков подробно рассказал консулу о происшествии в Набильском заливе. В том числе о ранении русского солдата и о шхуне «Окаги-мару», подобравшей беглых на глазах у погони. Для иллюстрации он разложил перед Кузе предметы, найденные у убитого. Отдельно сыщик вручил японцу полный список свидетелей произошедшего. Помимо русских, туда вошло и население гиляцкой деревни Милькво. Консул был подавлен. Наличие такого количества очевидцев не позволяло усомниться в рассказе. Это значило, что на русской земле в русскую военную команду стрелял японец. Защищая от погони русских беглых… Дипломатический скандал! Кузе внимательно перебрал загадочные трехконечные звезды, заглянул в бамбуковый пенал. Лицо его оставалось холодно-невозмутимым.

– Вам говорят о чем-нибудь эти вещи?

– Нет.

– Но они ведь японской фабрикации?

Кузе нахмурился.

– Из оружия я вижу американский винчестер и неизвестно чей нож. Назначение других предметов мне непонятно.

– А вам не кажется, что мы имеем дело с якудзой? – решил блеснуть своей осведомленностью Лыков.

– Я дипломат, а не полицейский, – ответил консул. – Обещаю, что перешлю все нашей полиции и попрошу разъяснений. Но это может занять много времени.

– Вы сообщите мне результаты вашего запроса?

– Полагаю, что получателем ответа станет сахалинская администрация. В лице генерала Кононовича. А уж в его власти довести полученные разъяснения до сведения вашего высокоблагородия.

– То есть от вас я ничего не узнаю?

Кузе энергично покачал головой:

– Нет, что вы! Я хорошо понимаю необходимость добрососедских отношений между нами. Генерал далеко, а вы рядом! Без вашего содействия мне трудно будет исполнять свои обязанности.

– Рад это слышать. Значит…

– Значит, что вы, господин надворный советник, узнаете от меня все раньше господина Кононовича. Правда, неофициально, устно, без бумаг, но зато все.

– Буду признателен и расценю это как шаг к установлению между нами взаимопонимания. Но… я прав насчет якудзы?