ладони тихонечко продолжали свой путь. Марк лежал подо мной, зажмурив глаза и губу закусив. Дышал тяжело и прерывисто.

Ладони мужские на бедрах моих задержались, словно бы убеждаясь в правильности выбранного направления. Полежали немного и дальше пошли.

— Не бухти. Совращать-то его собираешься? Ишь, как он млеет.

Я зло зашипела в ответ. И даже подумать еще ничего не успела, как сдернула топ, и размахнувшись, собралась подальше закинуть.

Только руку мою перехватили. Марк смотрел на меня, гулко сглатывая, молча. Любимые мною глаза все темнели. Ноздри расширились, он принюхивался. Что у него в голове? Точно ли нам поможет эта “встреча без галстуков”?

Натюрморт (холст, масло, шедевр): Кот лежит под столом на спине, а на нем сижу я, с голой грудью растерянная и очень злая. Все, как мы любим.

Он осторожно забрал у меня эту тряпочку розовую, вывернул наизнанку, в узелок завязал и закинул ее через стол, мне за голову.

— Ну и ладно! — раздалось в наушнике, — но я бы связала его, для надежности. Вдруг это заразно? Магия демонов штука такая…

Твердая ладонь на щеке, осторожно погладила. Я в ответ затаила дыхание.

Очень нежно из ушей наушники вынул и кинул их… ну, примерно туда же, куда и узелок этот розовый. Хорошо полетели. Даром, что маленькие.

— Прости меня. — его голос вернулся. И глаза, они прямо в душу смотрели сейчас, вскрывая ее, как консервную банку.

А я… снова расплакалась. Ведь слово давала себе: сильной быть и не рыдать. Сопли больше свои не размазывать. И что? Обхватила себя зябко руками, пытаясь укрыться и рыдаю сижу, как последняя дура какая.

Марк резко сел, застонав и за затылок схватившись, но меня придержал, и сбежать не позволил.

— Люсь. Солнышко, ты так и будешь спасать меня каждый раз громко рыдая? Плохая традиция, милая, ты эту привычку бросай.

Я слушала эти тихое его мурлыканье, перемежаемое успокоительными поцелуями, наслаждалась прикосновением губ, еще очень холодных, собирающих слезы на мокрых щеках и понимала: он говорит все это мне, чтобы мы не молчали.

Чтобы я ничего себе не надумывала. Так испуганным детям на ночь хорошие сказки рассказывают. Он и был моей сказкой.

— Один раз только спасала вообще-то. — громко всхлипнула.

— Врешь. Просто… многого ты не знаешь. Ты заставила меня жить. Дышать, радоваться каждому дню. Надеяться научила.

Он обнял меня крепко, руки дрожащие расцепил и увидел. Ну да, один только он это еще и не видел.

И замер. И выругался снова тихо, на каком-то опять языке непонятном.

— Тебе цвет не понравился или узорчик не модный? — постаралась в себе задавить нотку страха, спросила наигранно — весело, все еще всхлипывая.

— Прости. — прошептал едва слышно, тихонечко отстраняясь.

Не-не-не! Да подобное я не подписывалась. Я значит теперь дама замужняя, узорами хитрыми вся расписанная, а он вдруг в кусты?

— Стоять. Я тебя не отпускала. — пискнула несолидно. Свирепой фраза не получилась, пришлось кота сжать коленями.

— Ну… говоря откровенно, я и так весь стою. — невесело усмехнулся, бедрами осторожно толкнувшись.

Демонстрация получилась весьма выразительная. И уж как то совсем нелогично я вдруг ощутила тонкую нотку физического возбуждения. Моего, как ни странно. Мужское его напряжение было не тонким совсем и не… так, понесло меня снова куда-то.

— А за что просишь прощения? — любопытная я, что поделать.

Носом провел по щеке, вызывая покорные толпы мурашек на коже.

— Я понятия не имел, сработает ли на тебе защитное заклинание. Надо было наверняка. Пришлось использовать. Хм… Все возможности

Так он все же знает…

— Как видишь, сработало. И что с этим мы будем делать? — люблю я определенность, это женское, извините.

— С этим? — толчок снова бедрами и ухмылка ехидная.

Теперь, кажется, я поверила в то, что Кот наконец-то вернулся. Меняющийся постоянно, как ветренная Питерская погода.

— Вот уже даже не знаю я, что с этим делают. Как-то успела забыть.

И взгляда не разрывая, медленно выпрямилась, выгибаясь назад, совершенно бесстыдно и даже распутно.

А я тоже умею играть в эти игры. Точнее — учусь очень быстро. Хороший учитель попался.

Держался учитель секунд десять точно. Вот, что значит долгие годы тренировок и… Взгляд Марка скользнул по груди, темнее стремительно, будто небо перед грозой штормовое.

— Ах! — его губы все еще были холодными.

Обжигающий холод губ и чувствительный толчок влаги раскаленного языка. Ошеломительное сочетание.

Холодные руки на коже спины, ласкали, ощупывали, будто бы проверяя, не потерялись ли что все короткое время нашего мучительного расставания.

— Вспоминаешь? — снова насмешливое.

— Память девичья. Сотня всего мегабайт.

Он сильно и медленно опускал меня на свои же колени, выгибая все круче. Желание. Жгучее, яркое, жадное оно полыхало в его глазах синим пламенем. Да, — мне понятное и откровенное.

— Как же я замерз без тебя… — он действительно все еще был очень холодным.

Весь. Ледяной. Только дыхание становилось все горячее. И взгляд. В глазах Марка бушевал настоящий пожар верховой.

И шутка, пришедшая в голову тут же, оставлена мною была до лучших наших времен. Сейчас все серьезно.

Губы, руки. Он тянулся ко мне, как теплу очага. Согревался, как чашкой горячего чая, смакуя на вкус, приникая и пробуя. Оттаивала глыба льда.

А я страстно себя отдавала. Раздувала те маленькие уголечки, что не успели еще робко погаснуть. И у меня получалось.

Когда так случилось, что мы обменялись ролями? Пол стал вдруг столешницей, и вот уже я зябну от жажды и возбуждения, а он надвигается неукротимо, как знойный шторм у Экватора.

Руки горячие, обжигающие поцелуи. Раскаленное мускулистое тело, гибкое, как боевой крепкий лук. И теперь уже я жадно трогаю каждый жгут каменных мышц, глажу роскошную теплую кожу, перебираю мягкие светлые шерстинки на ней.

Марк тихо порыкивает, двигаясь, забирая меня вместе с собой. Сопротивляться бессмысленно, он ведет в этом танце, а я получаю странное, когда-то уже запрещенное мной для себя удовольствие, подчиняясь мужчине своему абсолютно во всем. Словно за руку в Рай. Доверяя и не жалея.

Наше слияние не было нежным, только бурная страсть изголодавшихся тел. Совпадение душ, потерявшихся и нашедших друг друга. Безумие совершенное, острые ощущения, без мыслей и без сомнений.

Потные, обессилевшие совершенно, мы лежали на письменном (между прочим!) столе, все еще обнимаясь. Как будто бы опасались потеряться опять.

Я открыла глаза, встретив его нежный взгляд и улыбку. Какой