К этому же выводу в зрелые годы приходит и Жадовская.

Несмотря на ряд безусловных достоинств, проза поэтессы оказалась слабее ее поэзии. Романы и повести, в сущности, повторяли и развивали ведущие темы лирических стихотворений, но не были так лаконично отточены, и при этом довольно схематичны. В них присутствовало немало аффекта и вместе с тем риторики, и изображалась под разными именами одна и та же героиня – сама Юлия. Обозреватели почти ничего не писали о ее прозаических произведениях, за исключением критика, историка литературы, ученого-филолога A. M. Скабичевского, который приветствовал писательницу как типичную образованную женщину из среднего дворянства, которая отличается от других женщин только тем, что располагает немного большим литературным талантом и благодаря этому имеет возможность описать свою жизнь и выразить свои страдания. «Стоит только представить себе девушку, похоронившую… свое молодое счастье и влачащую долгие и бесконечные годы однообразной жизни под игом сурового и ворчливого старика, без всякой надежды впереди», – сочувствовал Юлии критик.

Тем не менее повести и романы Жадовской пользовались большой популярностью среди читателей – в основном женщин.

Последние ее произведения также были опубликованы в журнале «Время». После холодного их приема читателями и критикой писательница отошла от литературной деятельности.

В 1862 году в возрасте 38 лет поэтесса вышла замуж за обрусевшего немца доктора К. Б. Севена. Друг дома, постоянно пользующий старого Жадовского, оказывал медицинскую помощь и некрепкой здоровьем Юлии. Она его почти не стеснялась – и по привычке, и в силу его профессии. Когда же жена доктора умерла, вдовец сделал предложение Юлии, которое она без колебаний приняла. Подробности неизвестны: может быть, они давно испытывали взаимную симпатию, или договорились на случай печального исхода заранее – так или иначе, они вступили в законный брак. Она писала одному из своих друзей: «Мне так тяжело приходилось от страстных привязанностей, связывавших мою судьбу, что у меня достало характера отряхнуть их разом, несмотря на весь их трагизм».

Показательно, что разбитый параличом Жадовский не только не был поставлен в известность об этом событии, но даже не догадывался о нем. Он психологически очень нуждался в постоянном присутствии дочери, и она, уже замужняя дама, продолжала жить в своей девичьей светелке.

Почему-то принято считать, что Юлия пожертвовала собой, чтобы воспитать пятерых осиротевших детей доктора… принесла себя в жертву… отказалась от женского счастья, чтобы помочь другому и пр. Но, скорее всего, поэтесса, как это ни неловко говорить, совершила своего рода сделку. В те времена одинокая женщина постоянно ощущала стесненность и незащищенность, а в обществе считалась ущербной, обиженной судьбой. Статус старой девы ставил ее в уязвимое, двусмысленное положение, делал социально неполноценной, ограничивал в правах. Любая «худая» партия была предпочтительнее безбрачия. А у Юлии сама возможность выбора отсутствовала. Так что перспектива поменять статус m-lle Жадовская на m-me Севен, несмотря на наличие у жениха пятерых детей, была для нее желанной. Да и были ли дети младенцами, требующими неусыпной заботы? О докторе К. Севене известно весьма немного – даже его отчество неизвестно: то ли Богданович, то ли Иванович. Он постоянно упоминается как «старый» – но в те времена человек чуть за сорок уже считался весьма немолодым. В брак мужчины, как правило, вступали рано, так что, скорее всего, осиротевшие дети требовали не физической заботы, а нравственного руководства тактичной интеллигентной женщины – того, что мачеха могла им дать. Да и нигде в мемуарной литературе не встречается описаний, как мадам Севен убивалась, воспитывая детей мужа. Об этих детях вообще ничего не известно.

Так или иначе, но замужество освободило Юлию от материальной и нравственной родительской опеки и придало ей еще большую респектабельность.

Освободилась она и от томительной любви-муки. Связано ли это в какой-то мере с уходом из жизни Петра Перевлесского? Он, несмотря на материальные трудности, был издателем самой дешевой библиотеки русских писателей, созданной для того, чтобы с их произведениями могли ознакомиться не только богатые люди, но и простой народ, к которому принадлежал он сам. Непонимание общества и нищета привели педагога и литератора к заболеванию душевной болезнью. В начале 1865 года у него впервые проявились признаки умственного расстройства. Он кончил дни через год, в возрасте 46 лет в доме умалишенных и был похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря в Петербурге. Жена его скончалась в 1875 году, не дожив до сорока лет, а единственный сын-подросток был определен в лицей на казенный счет и умер в 16-летнем возрасте. Никаких следов небольшой, но ценной библиотеки Перевлесского, о которой в своих воспоминаниях писали посещавшие его лицеисты, обнаружить не удалось. Неизвестна и судьба архива, где наряду с письмами многих известных современников могли быть и письма Жадовской.

Какой печальный конец блестящего дарования!

Валерьян Никандрович Жадовский пережил того, кто мог стать его зятем. Последние пять лет своей жизни парализованный старик провел в постели, и дочь преданно ухаживала за ним. Он разочаровался в некогда любимом сыне Павле – хотя тот стал, как того и желал отец, офицером, участвовал в Крымской войне, был ранен, много и интересно писал, стоял у истоков русской военной журналистики. Молодой Жадовский печатался в «Москвитянине», «Современнике», «Библиотеке для Чтения», «Отечественных Записках» и др. Его литературную карьеру можно считать успешной: в 1886 году было издано его «Собрание сочинений». Но долгие годы он мучительно завидовал литературным успехам старшей сестры. Это не помешало ему подготовить издание «Полного собрания сочинений» Ю. В. Жадовской, вышедшего в 4-х тт. в 1885–1886 годах[19]. Отношения отца с сыном, на которого вначале была обращена вся любовь, совершенно испортились, отчасти из-за брака Павла, который старый Жадовский категорически не принял.

Валерьян Никандрович умер в 1870 году, безутешно оплакиваемый дочерью. Умиротворяющее влияние Юлии помогло ему уйти из жизни как настоящему христианину, со всеми примирившись и простившись. Однако все состояние он завещал дочери. Благородная женщина отдала брату с невесткой половину завещанного.

После смерти отца Юлия Валериановна смогла наконец переехать к Севену, а затем, продав родительский дом в Ярославле, купила небольшую усадьбу Толстиково в Костромской губернии. Местность, окружавшая усадьбу, особыми красотами не отличалась. Маленькая, прижавшаяся к земле, на краю оврага, деревушка, крытая соломой и тесом. В трех верстах невысокая, но солидная церковь века Екатерины Второй. Дорога с неизбежными поворотами, колеями и канавами, через ручей и за перелесок, в дождь превращавшаяся в канаву. Не было гор, рек и озер, густого леса. Только неровная местность, покрытая порослью молодых