— Но, помилуйте, как же на территории, занимаемой миллионом арабов, разместить четыре-пять миллионов евреев? — спросил лорд Пиль.

— О, не беспокойтесь! — Вейцман поднял руку, как бы призывая к полному вниманию. — Арабов часто называют «сынами пустыни». Правильнее было бы называть их «отцами пустыни». Своей леностью они и цветущий сад превращают в пустыню. Дайте нам территорию, заселенную миллионом арабов, и мы прекрасно разместим на ней в пять раз больше евреев.

— И за какое время в Палестину приедет пять миллионов евреев? — спросил лорд Пиль.

— Думаю, на это уйдет не более десяти-пятнадцати лет, — ответил Вейцман.

Когда Бен-Гуриону передали, что Вейцман согласен ждать создания еврейского государства десять-пятнадцать лет, он ударил кулаком по столу и что-то раздраженно сказал по-русски.

Выступал и президент Новой сионистской организации Владимир Жаботинский. Но, поскольку мандатные власти не разрешили ему приехать в Палестину, мятежный еврейский вождь выступал в Лондоне, когда члены комиссии вернулись из Палестины. На вопрос, как он относится к тому, чтобы разделить Палестину между арабами и евреями, Жаботинский ответил:

— Резко отрицательно. Вся Палестина — только евреям.

— Но не кажется ли вам, — спросил один из членов комиссии, — что голодному лучше насытиться полбуханкой хлеба, нежели остаться голодным?

— Сытый голодного не разумеет, — парировал Жаботинский русской пословицей на английскую. — Мы голодаем две тысячи лет и не станем дожидаться, пока нам из милости дадут полбуханки хлеба. Мы вырастим хлеб сами на своем поле. Вам же, господа члены комиссии, хочу сказать вот что: если Великобритания закрывает глаза на бунт арабов и не может справиться со взятыми на себя обязательствами по защите евреев, она должна вернуть Лиге наций мандат на Палестину.

Комиссия Пиля опубликовала отчет на четырехстах страницах и в заключение предлагала разделить Палестину на два государства: еврейское и арабское, при условии, что еврейскому отойдет пятнадцать процентов Палестины, включая Тель-Авив, прибрежную полосу, Изреельскую долину и часть Галилеи; арабскому — западный берег Иордана и весь Негев, а Британия сохранит мандат на Иерусалим и узкий коридор, соединяющий город с морем.

В сионистском движении разгорелись ожесточенные дебаты. В отличие от арабов, вообще отвергавших раздел Палестины, евреи во главе с Бен-Гурионом на раздел соглашались, даже на том условии, что еврейскому государству отойдет всего пятнадцать процентов территории, а их противники не хотели принять условия подлых англичан, которые отвели евреям слишком маленькую территорию, не говоря уже о том, что ни один еврей не имеет права уступать землю, которая принадлежит еврейскому народу. На это сторонники Бен-Гуриона им возражали, что отказаться от раздела, когда арабы ведут против нас войну, мы тем более не имеем права.

Бен-Гурион заключил дискуссию такими словами: «Половина еврейского государства — не конец раздела Палестины, а только начало».

А в отчете комиссии Пиля был параграф, в котором со ссылкой на имевший место обмен населением между Турцией и Грецией предлагалось переместить несколько тысяч арабов с территории, намеченной под еврейское государство, в другое арабское государство. Прочитав его, Бен-Гурион не поверил своим глазам. «Арабов переместить в другое арабское государство»! Потом он прочел эти строчки вслух, потом позвал жену Полю, прочитал ей, потом записал в дневнике всего два слова «насильственный трансфер» и подчеркнул их двумя чертами.

Размышляя над этими словами, он вспомнил Зангвилла. Тот еще в 20-х годах выступал за перемещение палестинских арабов в арабские страны. Собственно, с тех пор все сионистское движение и пользуется главным аргументом Зангвилла: у арабов есть весь арабский мир, у евреев — только Эрец-Исраэль. По мнению Зангвилла, если палестинские арабы не захотят переселиться, то либо еврейское меньшинство будет править арабским большинством, что не демократично, либо евреи окажутся под властью арабов, что неприемлемо. Отсюда вывод: арабы должны покинуть Палестину. Зангвилл выдвинул девиз: лучше одноразовое принуждение, чем постоянные разногласия.

Бен-Гурион взял папку, где лежало письмо одного из ветеранов поселенческого движения Яакова Тахона, где тот писал, что самым лучшим решением конфликта с палестинскими арабами следует считать их перемещение в Трансиорданию, это выгодно и для арабов: на деньги, которые они получат за каждые здешние сто дунамов[14], в Трансиордании они смогут купить не меньше пятисот дунамов. Но Тахон предупреждал Бен-Гуриона: если сионисты заявят во всеуслышание об этих планах, шансы на их претворение в жизнь будут равны нулю.

Все-таки Бен-Гурион подумал, что пора заявить во всеуслышание о трансфере. «Но что скажет мир? А что он говорит, когда арабы убивают евреев? Важно не то, что скажет мир, а то, что делают евреи. Да, евреев будут упрекать в аморальности. Но упрекать-то кто будет? Лига наций? Усышкин как-то сказал, что „готов доказать перед самим Всевышним, а не только перед Лигой наций, что ничего аморального в трансфере нет“. Вот и я не вижу в нем ничего аморального. Тахон заблуждается в другом: арабов не купишь ни за какие дунамы. И добром их не уговорить. Действовать нужно только силой».

9

Теперь и трубка не доставляла Арнольду Цвейгу удовольствия. Он посасывал мундштук, тупо смотрел на чистый лист бумаги и не мог написать ни строчки. Ни душевного подъема, ни привычной уверенности, что читатели ждут его новой книги. От него больше никто ничего не ждет. Да он и сам от себя ничего не ждет. По-немецки он может говорить только с женой, и то лучше дома, чтобы не видеть косых взглядов прохожих. В их маленькой хайфской квартирке у него нет ни кабинета, ни библиотеки. Иногда к ним захаживают такие же беженцы, как и они, которые живут в Хайфе, потому что жить в ней и дешевле, и безопаснее, чем в Тель-Авиве или в Иерусалиме. Жена подает им чай, а родная немецкая речь заменяет рафинад и делает пустой чай сладким.

Пустой чай, пустой дом, пустой лист. Пустая жизнь.

Писатель Цвейг дошел до того, что перечитывал собственные книги, и это только усиливало его тоску по прошлой жизни, когда он был богат, знаменит и купался в лучах славы.

Через два месяца после прихода нацистов к власти Цвейг составил своего рода манифест под названием «Положение немецкого еврейства». В нем он писал: «Германию разорвал на части коричневый дьявол. Той, настоящей, Германии, которая была до него, никто не пришел на помощь. Мы — свидетели уничтожения гражданских свобод и гуманистической цивилизации. Один из примеров тому — положение немецкого еврейства. Неужели человечество готово мириться с уничтожением целого народа, который внес столь огромный вклад в мировую культуру?» Эти слова Цвейг написал перед