доме многое было неправильно. Да что говорить – все было неправильно! В него, казалось бы так надежно защищенный, прорвалось нечто темное и опасное.

– Треск? – Грегори пожал плечами. – Сверчок?

– Сверчки, брат мой, не трещат. – Дамиан поднялся и, стараясь держаться уверенно, направился к двери. Франк и Грегори нагнали его в дверях.

Холл был залит светом, Дамиан не рискнул пересечь порог. А потом дом вдруг содрогнулся, точно в землетрясении. Треск усилился, и запоздало Дамиан сообразил – это балки. Подняв голову, он обнаружил, что потолок просел.

– Что за чертовщина? – пробормотал Грегори.

Снова послышался треск, сперва тихий, а потом – каскадами – все громче и громче, превращаясь постепенно в грохот. Потолок пошел трещинами, изогнулся, словно не мог удержать свою ношу, и рухнул вниз, обдав стоящих в дверном проеме мелким мусором. В лицо брызнуло стекло, Дамиан едва успел отвернуться и закрыть собой Франка.

Снова треск, и снова. Казалось, дом устал стоять, сдался времени – да сколько там прошло? – и начал разрушаться, готовый в любую минуту погрести своих жильцов под обломками.

Первым среагировал Грегори. Он сорвал одну из бархатных штор, висящих возле двери – английская мода, всегда казавшаяся Дамиану нелепой, – набросил на брата, точно плащ, и приказал:

– Откройте окно, мисс Кармайкл.

Завернутый в тяжелую пыльную ткань, Дамиан не видел ничего и мог полагаться только на теплую руку Франка, ведущую его, да на брата. Зато звуками его мир переполнился до отказа: треск, грохот, клацанье, скрип оконной створки. Звук шагов и снова треск.

– Осторожнее. – Грегори взял его под локоть. – Вот так. Я сейчас… сейчас, найду экипаж.

Под штору пробрался прохладный воздух лондонского утра и новые звуки: голоса зевак, изумленное аханье. Снова треск. А потом грохот, с которым обрушилось почтенное георгианское здание, погребая под собой все безделушки, украшения, глупые композиции из перьев и раковин и все свои загадки. В спину ударила волна воздуха, а потом на мгновение все затихло.

– Вы в порядке? – тихо спросила Элинор Кармайкл.

– Я лучше бы присел…

Элинор коснулась его руки, направляя.

– Вот, сюда. О боже, полиция!

– С полицией пусть Грегори разбирается, – проворчал Дамиан. – Это его дом. Был. Как хорошо, что книги мои остались на вокзале.

Пока Грегори разбирался с полицией и зеваками, Дамиан сидел неподвижно. Франк крепко сжимал его руку, и Элинор оставалась рядом. Даже не обладая способностями Франка, Дамиан ощущал исходящее от нее напряжение и пытался, как мог, разрядить его.

– Похож я сейчас на мать-под-ковром?

– Чрезвычайно.

– Катриона – вы ведь знакомы с нашей матерью? – так вот, Катриона однажды затеяла семейное фото. Мне было лет пять, Грегори, соответственно, девять. И мы были непоседливыми детьми. Конечно, уже слишком взрослые, чтобы матушка была рядом с нами, спрятанная тканью, но… Она сидела неподвижно, это она умеет. Чисто кобра. А мы все никак не могли угомониться. Тогда мама, помнится, сгоряча сказала, что проще нас убить и снять post mortem. Это был единственный раз, когда она говорила что-то подобное.

Да, не получалось у него развлечь девушку. Элинор издала невнятный звук и более ни слова не произносила до возвращения Грегори.

– Рабочих пришлют, чтобы разобрать завалы, – сказал брат. – Уже и не помню, что я им наплел. Только куда нам теперь деваться?

– Наш дом на N-стрит все еще пригоден для жизни, – заметил Дамиан. – И там мы вполне можем неплохо обустроиться.

Лица брата он не видел, но готов был биться об заклад, что Грегори поморщился.

– Не хотел бы я возвращаться в этот склеп.

– Ты не хотел бы? – удивленно уточнил Дамиан.

– Даже наша матушка его ненавидит. – Это прозвучало совсем уж по-детски, и забавно было отметить, что и у идеального Грегори Гамильтона есть слабости.

– Наша матушка, – напомнил Дамиан, – любит только свои триумфы. Поражения она всегда ненавидела, а дом, полагаю, напоминает ей о многих. Это место мрачное и нездоровое, но – безопасное, насколько это возможно.

– А куда деваться мне? – обреченно вздохнула Элинор Кармайкл, и приятно было, что за минувшие сутки она совсем растеряла свою чопорность и прекрасные манеры.

Дамиан сквозь штору нашарил ее запястье и сжал.

– Вы, прекрасная Линор, конечно же, едете с нами. Мы ведь обещали от всего вас защитить. – После паузы Дамиан признал с неохотой: – Ну, кроме рушащихся домов. Но поверьте, на N-стрит такой казус просто невозможен.

Глава семнадцатая

Дом на N-стрит с первого взгляда производил угнетающее впечатление. Он был огромный, в четыре этажа, не считая низкую мансарду, и очень старый, и напоминал больше крепость, чем человеческое жилье. Окна закрывались ставнями так плотно, что не пропускали ни луча света. В огромном, подавляющем всякого входящего темном холле висело множество старых портретов, изображающих, должно быть, предков Гамильтонов. Они смотрели на Элинор из мрака неодобрительно, как на захватчицу. Неприятное это было чувство.

Вспыхнул свет, пронзительно-яркий, непривычный и ослепивший Элинор на мгновение.

– Грегори старомоден, – сказал Дамиан, подкравшийся к ней со спины, – а вот мне нравится электричество.

– Вам это… не вредит? – осторожно спросила Элинор.

– Немного режет глаза. Поэтому, – Дамиан вытащил очки из жилетного кармана, отряхнувшись попутно от мусора и пыли, и надел их на нос осторожно, чтобы не повредить пластырь, – у меня есть это. Но всю свою жизнь проводить в темноте вредно для любого живого существа, даже для меня.

– Так это ваш дом?

– Нет, – покачал головой Дамиан. – Не совсем. Это дом нашей матери. Но она обычно живет в нашем замке на границе Шотландии, к счастью. А я иногда приезжаю сюда, здесь безопасно.

– Это ваши предки? – Элинор указала на портреты. Теперь, в электрическом свете, они глядели на нее еще враждебнее.

– Угу, – отозвался Дамиан, разглядывая картины так, словно увидел их впервые только что.

– Офицеры, судьи, лорды… – Элинор покачала головой. Ей казалось, все эти преисполненные важности персоны глядят на нее неодобрительно, точно на захватчицу, хотя ничего дурного она и не делала. – Неуютно я себя чувствую…

Элинор пробормотала это едва слышно, но Дамиан все же услышал. Взял ее за руку, не обращая внимания на попытки освободиться, и подвел к стене, увешанной лицами его предков.

– Познакомьтесь, лорд Эдвард Фрезер Гамильтон, судья. Отравил свою жену в 1709 году и, благодаря судейской мантии, ушел от правосудия. А этот господин в красном мундире – полковник Александр Гамильтон, герой Ватерлоо. Запер жену на верхнем этаже замка, назвав сумасшедшей, и стал водить в дом юных Адонисов, имея по трое любовников за раз. Фредрика Гамильтон сумела сбежать из заточения