над получением информации оттуда сюда уже много лет бьётся вся команда Тампа под руководством Зинаиды Васильевны, и обнадёживающих результатов пока нет?

– В технических тонкостях я совсем не разбираюсь, – сказала я, вставая. – Наука для меня тёмный лес. А Вера говорит, что если вы поможете обеспечить ей доступ к радиоактивным отходам Тампа, то её проблемы со связью будут решены.

– Доступ к радиоактивным отходам? – удивился Хомянин. – В Тампе нет ничего радиоактивного.

– Может, я не так сказала, – сделала я смущённый вид. – Но мы знаем, что в Тампе есть лифт для эвакуации отработанных материалов. Среди научных сотрудников его ещё называют гиперлупом. После запуска генератора по этому гиперлупу планируется поднимать на поверхность для дальнейшей утилизации или передачи в сторонние лаборатории отработанные материалы. Я не в курсе, что это такое. Вере до подъёма, во время подъёма, после подъёма, при хранении, переработке, перевозке или утилизации необходимо получать к этим отходам кратковременный доступ. Ей нужно снимать определённые показатели, о которых я не в курсе. И это всё. Сами материалы остаются неприкосновенными, то есть из них не изымаются какие-то доли, части и тому подобное, что можно определить, как недостачу или утечку.

– Вы хорошо осведомлены о Тампе, – заметил Хомянин.

– Это Вера осведомлена, а я лишь озвучиваю, – отмахнулась я. – Думаете, мне доставляет удовольствие, что я ко всему уже сказанному обязательно должна сообщить вам, что у нас много полученной от вас секретной информации, не менее фатальной, чем эта? – я выдернула из пальцев Хомянина переданную ему карточку и сунула в карман. – В случае любых ваших действий, предпринятых против Веры, против меня или против нас обеих, о документах будет сразу же доложено в соответствующие инстанции, но я очень этого не хочу. Это просто наша страховка, Борис Анатольевич. Правила таких игр вы знаете, не я их придумала. Я просто Верина подруга. Я Веру люблю.

– Вот и я Веру люблю, – очень неожиданно для меня сказал Хомянин. – Я влюбился в киборга, представляешь, Таня.

Он покраснел и ладонью правой руки несколько раз вытер себе всё лицо.

– Представляю, – сказала я, опустив глаза, чтобы не смущать его своим взглядом. – Она хорошая.

Сомов к зиме отпустил бороду. Усов нет, а борода вокруг всего круглого лица есть, от чего и без того круглое лицо сделалось ещё круглее. И если он приодевал свитер крупной вязки с высоким, до ушей, воротником, то хоть режьте меня, но я, смотря на Сомова в этом наряде, ощущала себя минимум начальником полярной экспедиции и срочно хотела переодеться в оленью парку и собачьи унты. Если при этом рядом оказывались Лариса, или Оля, или кто-то из девушек-юристов в чулочках и в туфлях на высоком каблуке, то первым моим позывом было срочно спасти их от обморожения путём растирания спиртом и согревания в горячей утробе только что заваленного лося.

– Сомов, – как-то сказала я, усаживаясь в серверной на стул для посетителей. – Ты зачем бороду отпустил? Мёрзнешь?

– Да нет, – сказал Сомов, не отрываясь от монитора. – Бриться лень.

– А усы? – удивилась я. – Усы-то ты всё равно бреешь!

– Усы брею, – согласился Сомов. – Жидкие они какие-то у меня. Весь ансамбль портят. Приходится брить, но это всё равно проще, чем брить всю физиономию.

– У меня тоже усы не растут, – сказала я, сделав как можно более печальный вид.

Сомов наконец-то оторвался от монитора и внимательно на меня посмотрел.

– Тебе бы тоже не пошли, – заявил он и спросил. – Кроме усов тебя ещё что-нибудь волнует?

– Волнует, – призналась я. – Хочу такую жужжалку-гуделку, которую если включить, то чтобы гарантированно никто мои разговоры не подслушал. Можешь такую сделать? А то я по ночам во сне стала разговаривать и боюсь, кто-нибудь услышит, а я там такое, бывает, несу, что самой стыдно.

– Подозреваешь прослушку? – азартно спросил Сомов.

– Да кто его знает, на что эти конкуренты способны, – пожала я плечами.

– Могу проверить офис.

– Ну, весь офис необязательно, – сказала я. – Проверь мой кабинет и переговорную. Серверную проверь! Может это не меня, а тебя индийские хакеры подслушивают.

Сомов лишь хмыкнул.

– Если что-то найдёшь, то ничего не трогай, ладно? Лучше жужжалку сделай, да такую, чтобы при включении даже Олин обогреватель на ресепшене вырубался.

– Угу, звезду смерти, – кивнул Сомов.

– Да хоть и звезду смерти, но только чтобы я не облысела. Без усов-то я привыкла, а без волос на голове буду мёрзнуть.

Сомов рассмеялся.

– Ладно, посмотрим.

Через три дня Сомов сообщил, что мои сны, пока я сплю у себя в кабинете, никто не подслушивает.

Я строго указала Сомову на пагубность заблуждений о параноидальности начальства и путанице понятий параноидальность и бдительность.

– Жужжалку-то делать? – решил уточнить Сомов.

– Разумеется, делать! – подтвердила я прежнее намерение и аргументировала. – Всё-таки сплю я в основном не на работе.

– Ох, ничего себе, – сказала Вера, когда в один из её приездов ко мне домой на Учёных я включила сделанную Сомовым жужжалку. – Это что у тебя такое?

– Ты что, слышишь? – воскликнула я. – Это генератор помех против прослушки.

– Слышу, да, – сказала Вера.

– То есть, её ты слышишь, но при этом она не глушит то, что говорю я, раз ты и меня слышишь?

– Ну, у меня же двойные уши, – сказала Вера и когда я на неё вопросительно посмотрела, добавила. – Как глаза. Помнишь, я тебе рассказывала?

Я кивнула и она продолжала:

– Микрофон твоя жужжалка вполне глушит, и если бы у меня не было биологического слуха, то сейчас я слышала бы только шум, в котором трудно или невозможно разобрать твои слова.

– Значит, работает? – уточнила я.

– Вполне.

– Тогда, наконец-то без опасений, что нас подслушают, могу тебе сообщить, что я завербовала Хому.

Вера села на диван, закинула ногу на ногу и обхватила колено сцепленными руками.

– Для чего завербовала?

– Понятия не имею, но если понадобится, его можно