409

В моем случае картина – это совокупность разрушений. Я рисую картину – потом разрушаю ее. В конце концов, ничего не теряется: краснота, которую я стер в одно месте, проявляется в другом.

– ПИКАССО ~

410

Дома угнетали серостью. Дождь стучал будто из упрямства. Белфаст стал для него городом больших сюрпризов. Ему провели экскурсию. Корона. Музей Титаника. Ботанические сады. Кладбище Миллтаун. Шанкилл-роуд. Фолс-роуд.

Однажды ночью он гулял по району, который местными называется Святой землей. Внимание Бассама привлекли названия улиц: Палестинская, Каирская, Иерусалимская, Дамаскская. Он изучил карту. Дельфы-авеню. Балаклава-стрит. Апартаменты «Юнити». Кашемир-роуд.

Он приехал из Бредфорда на трехдневную конференцию, посвященную проблемам мира. Укутавшись поглубже в голубую куртку с капюшоном, которую взял взаймы, он смолил одну сигарету за другой, продолжая прогулку далеко за полночь.

На Палестинской улице стоял ряд домов из красного кирпича, черных ворот, с маленькими садиками. Иерусалимская улица заканчивалась тупиком. Как он слышал, здесь прошло много перестрелок. Короткие улицы, длинные воспоминания.

Он восхищался флагами, которые развеваются на крышах. В каких-то частях города изображены звезды Давида. Обели наши грехи, очерни наш битвы, озелени наши поля, окрась наши мечи. На фонарных столбах, мостах, витринах магазинов.

И все же город дышал какой-то жизнерадостностью, легкой шалостью и надеждой. В таком месте Бассам мог бы провести детство, они были в чем-то схожи. Он хотел прошептать ему об этом, объявить о своем признании. Это город, который помнил времена комендантского часа, на котором еще лежала густая пелена призраков прошлого.

Он дошел до конца судостроительной верфи, поймал первые лучи солнца, поднимающегося над «Харленд энд Вулф». Присев на причальный столб, он слушал рев туманного горна. Вдоль береговой линии Бассам шел один.

В отеле другие слушатели конференции заканчивали завтрак. Он протиснулся между ними. Бассам умел испаряться в толпе. Он превращался в тень.

Его презентация была запланирована на двенадцать дня. Он ждал за кулисами, попивая чай. Сколько бы он ни рассказывал свою историю, нервы оголялись каждый раз. Еще до начала презентации он выкуривал полпачки Silk Cut. Он выходил на сцену, немного прокашливался в микрофон, делал шаг назад, прикладывал ладонь ко лбу, чтобы защитить глаза от прожекторов, делал паузу. Меня зовут Бассам Арамин, я из Палестины. И волна расходилась по кинотеатру.

В конце большинство слушателей аплодировали стоя. Кто не вставал, демонстративно скрестил руки на груди. Он уже видел, как они в фойе собираются в группы.

В холле кто-то хлопнул его по плечу. Ирландский акцент понять еще сложнее, чем английский. Он просто наклонял голову и кивал. Больше всего он боялся кого-нибудь оскорбить. Он не хотел просить их повторять, что они сказали. Он бы очень хотел поговорить с теми, кто сидели со скрещенными руками, но они не подошли.

Конференция оживилась. Его имя занесли в экспертную панель. Теория и практика. Анализ конфликта. Исследование урегулирования разногласий. Милосердие диалога. Бассам признал, что, как палестинцу, ему было легко здесь находиться. К нему прислушивались. Он не притворялся. Он прошел через страдания. Возможно, даже легче, подумал он, быть палестинцем за границей, чем у себя дома. Эта мысль его зацепила. Что будет, если он решит никуда не возвращаться? Что случится, если он останется работать за границей? Будет ли ему что сказать? Ведь это ровным счетом то, чего все так упорно добивались: одним арабом меньше. Но он также знал и то, что, останься он здесь на три года, у него заберут право вернуться домой. Бассам захотел сесть на самолет в тот же день, в Иордан, затем в автомобиль до Западного берега, просто чтобы перестраховаться.

Вечером участники собрались в группы в баре отеля и фойе. Они пили и пели песни. И здесь были свои фракции. Бассама подозвали к группе норвежских исследователей. Они слышали, что в тюрьме он был запевалой. Он сел между ними и спел песню Абу Араба. Кто-то дал ему пинту Гиннесса.

– Нет-нет, – сказал он. – Я не пью.

Минуту спустя перед ним оказался виски. Он откинулся на стуле, засмеялся и передал виски сидящим дальше за столом.

Он не мог спать, но находил успокоение в прогулке. Ему нравилось ходить под моросящим дождем. Дождь помогал привести в порядок мысли. Он уже написал четверть диссертации. Он считал себя человеком, который путешествует в разных направлениях.

Иногда он останавливался, чтобы записать несколько фраз в блокнот. Мир без перемирия. Простить, но не освобождать от ответственности. Колонизировать разум.

411

Он определил, где восток, попятился в узкий сквер, где бесшумно развернул ковер и приступил к молитве.

412

В начале девяностых не меньше двух раз в месяц сенатор Джордж Митчелл прощался со своей женой Хитер и своим сыном Эндрю, который был еще совсем малышом, в Нью-Йорке.

На следующий день он приземлится в аэропорте Ольдергров на окраине Белфаста для председательства на переговорах по мирному урегулированию конфликта в Северной Ирландии. Чаще всего он путешествовал один, с саквояжем и небольшой сумкой. В аэропорту его почти никто не узнавал.

Там его ждала машина, чтобы отвезти в город. На заднем сидении он обычно спал, это один из редких моментов, когда он был окружен тишиной.

Митчелла ласково называли Железные штаны за его невероятную способность долго сидеть на одном месте и выслушивать оппозиционно-настроенные группировки. Он слушал их не перебивая, учил себя быть терпеливым. Подчас эти истории казались бесконечными. Он задавался вопросом, сможет ли он вообще найти нужные слова, чтобы описать сложившуюся ситуацию.

А этой истории уже восемь веков. Тридцать пять лет гнета. Соглашение тут, резня там, осада еще где-то. Что случилось в шестьдесят восьмом. Какой супермаркет был подожжен в семьдесят четвертом. Что произошло на Шанкил-роуд на прошлой неделе. Взрывы в Бирмингеме. Стрельба в Гибралтаре. Связи с Ливией. Битва на реке Бойн. Шествие Кромвеля. Вырубка леса. Выдергивание ногтей у арфисток, чтобы они не могли играть на жильных струнах.

Каждое утро водитель сенатора при помощи зеркальца осматривал днище машины и проверял, нет ли под ней бомб. Они ехали по улицам на заседания, где он снова садился и слушал. Собрание за собранием. Обед за обедом. Ужин за ужином. Один телефонный звонок за другим. Он часто боролся со сном. Иногда даже вдавливал в палец острие шариковой ручки: частенько под конец дня указательный палец был окрашен синими чернилами.

Лоялисты, республиканцы, Шинн Фейн, центристы, социалисты, Женская коалиция и