Саша предполагала, что в квартире богатого, черт знает откуда взявшегося продюсера все будет таким лаково-черным, глянцево-белым, стальным и, главное, очень новым. Но в холле сразу же почувствовался запах старой бумаги — сладкий, пронзающий сердце аромат книг. Хозяин зажег свет, и Саша снова тихонько ахнула: стены были сплошь заставлены книжными полками, на полу лежал хоть и потертый, но ценный ковер, на потолке криво висела старинная люстра, а в углу наблюдалась свалка из ботинок.

— Не разувайтесь, — посоветовал Паша. — Я домработницу вызываю только тогда, когда другого выхода нет. Не люблю, когда здесь кто-то шарит…

Он провел девушек в гостиную, походившую на мебельный комиссионный: здесь стоял и обшарпанный гарнитур в стиле ампир, и массивный круглый стол времен Сталина, и кресла с обивкой в духе шестидесятых, и хельга времен Хрущева, и буфет с облупившимся шпоном из карельской березы, который, возможно, появился во времена Екатерины II.

Кравиц залез в буфет, вынул оттуда пыльную бутыль, поставил на стол и сообщил:

— Настоящая мексиканская текила! Привез в прошлом году, до сих пор не открывал!

Саша растерянно кивнула, а Настя слишком уж радостно захлопала в ладоши. Они с сестрой явно были не на одной волне: Саша отчего-то трезвела и хмурилась, а Настя, наоборот, входила в раж и склонна была напиться до положения риз.

— Где туалет? — поинтересовалась Саша.

— По коридору до упора, — сообщил Кравиц.

Саша зашла в мрачную ванную, отделанную черным мрамором, — ее освещала одна-единственная лампочка, — выбралась в коридор и обратила внимание, что по правую и левую руку расположены комнаты. Осторожно заглянув в одну, обнаружила спальню, в которой отвратительно пахло застарелым табаком, а кровать выглядела так, словно в ней взорвалась граната. На цыпочках добравшись до второй двери, Саша сунула нос внутрь и попала в странную комнату. Большой, метров тридцать, кабинет был заставлен высокими, до потолка, книжными шкафами со стеклянными дверцами. Но вместо книг там были бумаги: тонны бумаг, от пола до потолка. Некоторые, по большей части те, что сверху, пожелтели от времени, другие, пониже, были свежие, белые. На большом столе, обитом засаленным сукном, также валялись документы. Саша взяла один, совсем коричневый, и с удивлением обнаружила надпись: «Договор» и странное начало: «Я, Любовь Орлова, заключаю настоящий договор…»

— Саша! — послышался вопль Насти. — Ты там жива?

Саша поспешно отшвырнула бумаги, бросилась из комнаты, хлопнула дверью ванной и закричала:

— Ты без меня не можешь и десяти минут прожить?

Настроение у нее было странное — и тревожное, и возбужденное, как будто она что-то нащупала, нашла ключ — только пока неизвестно, к чему он подходит.

Домой Саша вернулась в половине первого ночи. Она рассчитывала принять ванну, почитать, заняться любовью… Все-таки хорошо, что они стащили у бабушки средство для трезвости — выпила, и никаких последствий… Надо как-то обновить запас, иначе придется, как все, страдать от похмелья…

Но еще на улице она услышала шум, доносящийся из дома, — громко играла музыка и раздавались голоса — много голосов. Саша загнала машину в гараж, вышла во двор и в легком недоумении уставилась на особняк, в котором мерцали разноцветные огни, толпились какие-то люди и громыхала группа «Кьюр».

Она решительно пошла по дорожке, отодвинула стеклянную дверь и уставилась на гостей, среди которых особенно выделялись мужчины типа Олега Тинькова, совсем молоденькие модели и девицы в готических шмотках — с черными тенями, фиолетовыми губами и прочей атрибутикой. Саша закашлялась от удивления, скинула пальто и двинулась через толпу. На широком диване у камина она застала Матвея, который сидел в обнимку с двумя модельками и готической павой.

Саша ногой подтолкнула низкую скамеечку и устроилась напротив квартета.

— Добрый вечер, я Саша, помнишь меня? — спросила она у Матвея, глядя тому в глаза.

Внутри у нее все бушевало от ярости — казалось, еще немного, и злость прожжет внутренности, но она изо всех сил сдерживалась, чтобы не растратить гнев понапрасну.

— Я рад, что ты приехала, — ответил Матвей. — У нас здесь классная вечеринка!

— Просто супер! — поддакивали модели.

— Ой! — воскликнула пава, уставившись на свой палец, который был черным от растекшейся черной краски, — она им потерла щеку. У павы со лба струился пот — тени растеклись, тональный крем смазался.

Модельки вдруг стали отлеплять от тела намокшие майки и обмахиваться руками.

— Черт! Как жарко! — простонала одна. — Надо окно открыть…

И они сбежали.

— Может, затушить камин? — предложила пава, которая салфетками стирала с лица грим.

— Тебя что-то не устраивает? — обратилась к ней Саша.

— Ну да, жарко очень… — вполне миролюбиво ответила девушка.

— Так и пошла бы ты вон, — прошипела Саша.

— Что? — не расслышала девица.

— Пошли все вон! — заорала Саша, вложив в крик всю свою разбушевавшуюся ярость.

От ее голоса задрожали стекла, а массивная бронзовая люстра покачнулась и упала — гости едва успели шарахнуться в стороны. Жара стала просто невыносимой — в воздухе даже появился пар.

— Все! Пошли! Вон! — не унималась Саша.

Гости поспешно хватали пальто и убегали — минут через десять гостиная была пуста.

— Довольна? — усмехнулся Матвей.

— Довольна?! — воскликнула Саша. — Нет, дорогой! Я очень недовольна! Я в бешенстве!

И в подтверждение своих слов опрокинула столик с закусками.

Матвей поднялся с дивана, схватил Сашу за плечи, швырнул на кушетку и склонился над ней.

— Не ты здесь устанавливаешь правила! — произнес он страшным голосом.

— С какой стати? — возмутилась Саша, которой, признаться, стало не по себе. — Ты обнимаешься с каким-то телками, а я должна молчать?

— Если ты приезжаешь домой за полночь и у тебя не хватает совести хотя бы позвонить, то да! — заявил он.

— Ой! — Саша хлопнула себя по лбу. — Я забыла тебе позвонить! Черт! Но я же оставила записку!

— Я не прислуга, чтобы ты мне записки оставляла!

Глаза у него были совсем черные — пустые и злые, но Саша, как обычно, вдруг почувствовала возбуждение. Не только сексуальное — она не просто его хотела, она любила его, и от чувств ей становилось тесно, хотелось расплакаться и от того, как сильно он ей нужен, и от ревности, и от обиды на саму себя.

Ей показалось, что ударила молния — она прижимала его, притягивала к себе, он держал ее за волосы, одновременно лаская и причиняя боль, они срывали одежду, желая прикоснуться друг к другу разгоряченными телами. Саше хотелось рыдать от отчаянной, безграничной любви, которую она чувствовала к этому человеку, ей хотелось, чтобы он был внутри, чтобы можно было хоть на несколько мгновений слиться, оказаться пусть на чуть-чуть, но одним целым, чтобы он принадлежал только ей, чтобы он заполнял ее, и секс, который был единственным возможным способом проникнуть друг в друга, казался ей такой малостью по сравнению с желанием обладать им всем, без остатка…