Это был звездный час Уолтера. Он, как настоящий старший брат, предложил Ричарду бесплатное жилье, чтобы тот мог сосредоточиться на своих песнях и подзаработать, пока Уолтер приводит в порядок его дела. От Дороти Уолтер унаследовал прелестный домик на озере вблизи Гранд-Рэпидс и все время собирался отремонтировать его, но, перейдя из «3М» в фонд охраны природы, отчаялся найти на это время. Ричарду было предложено пожить в этом доме, взяться за переделку кухни, а когда стает снег — пристроить к дому террасу с видом на озеро. Он мог работать по собственному расписанию, получать тридцать долларов в час и не платить за отопление и электричество. Ричарду не из чего было выбирать, к тому же (как он позже с трогательной прямотой сообщил Патти) он считал Берглундов своей семьей, и поэтому, поразмышляв всего один день, он принял приглашение. Для Уолтера эта уступка была очередным сладостным подтверждением любви Ричарда. Для Патти все это было крайне несвоевременно.

По дороге на север Ричард на одну ночь заехал в Сент-Пол на своей старенькой «тойоте», загруженной под завязку. Он приехал в три часа дня, и Патти уже начала пить, из-за чего не проявила должного гостеприимства. Уолтер готовил обед, пока она пила за троих. Они словно ждали приезда старого друга, чтобы вывалить на него противоречащие версии того, почему Джоуи не обедает с ними, а играет в аэрохоккей с соседским болваном правых взглядов. Сбитый с толку Ричард то и дело бегал на улицу, чтобы покурить и набраться сил перед очередной порцией берглундовских проблем.

— Все будет хорошо, — сказал он, вернувшись в очередной раз. — Вы отличные родители. Так бывает, ну, когда ребенок — яркая личность. Мучительный поиск себя. Нужно время, чтобы все устаканилось.

— Боже, — сказала Патти. — Ты когда это так поумнел?

— Ричард принадлежит к числу тех чудиков, которые до сих пор читают книги и размышляют о всяком, — заметил Уолтер.

— Точно. В отличие от меня! — Она повернулась к Ричарду. — Порой случается, что я не читаю все-все книжки, которые он мне подсовывает. Иногда я, как бы это сказать, упускаю некоторые из них. Он на это и намекает. На мою тупость.

Ричард смерил ее тяжелым взглядом.

— Хватит пить, — сказал он.

С тем же успехом он мог бы дать ей под дых. Неодобрение Уолтера толкало ее на худшие и худшие поступки, но Ричард своей репликой словно выставил ее на всеобщее обозрение — жалкую, инфантильную.

— Патти нелегко приходится, — тихо сказал Уолтер, будто предупреждая Ричарда, что он по неизвестным причинам до сих пор на ее стороне.

— По мне, пей сколько влезет. Просто если ты хочешь, чтобы парень вернулся домой, неплохо бы навести тут порядок.

— Я даже не уверен, что хочу, чтобы он вернулся, — сказал Уолтер. — Приятно передохнуть от его хамства.

— Давайте-ка посмотрим, — вмешалась Патти. — У Джоуи поиск себя, у Уолтера передышка, а что же у Патти? Что же ей остается? Только вино. Так? Патти остается вино.

— Ого, мы себя жалеем?

— Ради бога! — воскликнул Уолтер.

Ужасно было смотреть на себя глазами Ричарда и видеть, во что она превращается. На расстоянии в тысячу двести миль легко было посмеиваться над любовными приключениями Ричарда, его мальчишеством и тщетными попытками оставить позади детские глупости, чувствуя, что в Рэмзи-Хилл живут куда более по-взрослому. Но вот он стоит в ее кухне — поразительно высокий, романтически седеющий и с годами все более напоминающий Каддафи, — и она чувствует себя эгоистичной девочкой, которая заперлась в своем хорошеньком домике. Она сбежала из своей инфантильной семьи только для того, чтобы самой оставаться ребенком. Работы у нее нет, дети куда взрослее ее самой, даже секса почти нет. Ей было стыдно, какой он ее видит. Все эти годы она сберегала воспоминания об их маленьком путешествии в укромном уголке сердца, чтобы оно зрело, как вино, и то, что так и не произошло между ней и Ричардом, продолжало жить и стареть вместе с ними. Природа несбывшегося со временем менялась в своей запечатанной бутылке, но не портилась, что успокаивало: Распутный Ричард Кац однажды предложил ей переехать с ним в Нью-Йорк, и она отказалась. А теперь она понимала, что на самом деле все было совсем не так. Ей сорок два, и она пьет.

Патти встала, стараясь не шататься, и вылила в раковину наполовину опустошенную бутылку. Она поставила стакан в раковину и сказала, что пойдет наверх и приляжет, а мальчики пусть обедают без нее.

— Патти, — сказал Уолтер.

— Все в порядке. Правда, все нормально. Я просто слишком много выпила. Спущусь попозже. Извини, Ричард. Ужасно рада тебя видеть. Я просто немножко не в себе.

Хотя она любила их дом на озере и одно время неделями жила там в одиночестве, она ни разу не побывала там в ту весну, когда там жил Ричард. Уолтер несколько раз уезжал туда на выходные и помогал ему с ремонтом, но Патти стеснялась. Она оставалась дома и приводила себя в форму: последовала совету Ричарда насчет выпивки, снова занялась бегом, снова стала есть, набрала достаточно веса, чтобы разгладить самые глубокие морщины на лице, и вновь стала адекватно оценивать свою внешность, чего не делала, укрывшись в своем воображаемом мирке. Она не меняла свой облик в том числе и потому, что их ненавистная соседка Кэрол Монаган полностью сменила имидж, когда завела своего жиголо. Патти презирала Кэрол, но все же взяла себя в руки и последовала ее примеру. Обрезала свой хвостик, покрасилась в салоне и постриглась соответственно возрасту. Стала чаще видеться с друзьями по баскетболу, которые говорили ей, как она похорошела.

Ричард намеревался вернуться на восток к концу мая, но это был Ричард, а потому он все еще трудился над верандой, когда в середине июня Патти решила провести несколько недель на природе. Уолтер провел с ними четыре дня, после чего уехал на элитную деньговыжимательную рыбалку, которую организовал главный спонсор охраны природы у себя в Саскачеване. Чтобы загладить свое зимнее поведение, Патти была само гостеприимство — пока Ричард и Уолтер пилили и строгали на заднем дворе, она готовила восхитительные обеды. Остальное время она с гордостью не пила. Пока мужчины играли в шахматы, она сидела в любимом кресле Дороти, читая «Войну и мир» — книгу, которую ей давно рекомендовал Уолтер. К счастью, Уолтер играл в шахматы лучше, чем Ричард, но тот не сдавался и требовал играть снова и снова, а Патти знала, что Уолтеру нелегко дается победа — он напрягал все умственные силы и потом часами не мог уснуть.

— Опять ты толпишься в середине, — буркнул Ричард. — Вечно занимаешь всю середину поля. Бесит.

— Люблю потолпиться в серединке, — согласился Уолтер — в голосе его звенела тщательно скрываемая радость от предчувствия победы.

— Дико бесит.

— Потому что работает.

— Работает потому, что мне не хватает опыта, чтобы помешать тебе.

— Ты очень интересно играешь. Никогда не знаешь, чего ожидать.

— И вечно проигрываю.

Дни были долгими и ясными, ночи — неожиданно холодными. Патти любила раннее северное лето — оно напоминало ей о первых днях в Хиббинге. Похрустывающий воздух, сырая земля, запах хвои, утро ее жизни. Она чувствовала, что никогда не была моложе, чем в двадцать один год. Казалось, что ее уэстчестерское детство случилось позже, когда она была уже более умудренной. Внутри дома стоял приятный слабый запах плесени, напоминающий о Дороти. В оттаявшем озере, которое Джоуи и Патти нарекли Безымянным, плавали хвойные иглы и кора и отражались легкие светлые облака. Летом листва скрывала единственный дом в округе, в котором некие Лунднеры проводили выходные и весь август. Между домом Берглундов и озером располагался травянистый холмик, на котором росли несколько старых берез, и, когда солнце или ветерок отпугивали комаров, Патти часами лежала там с книгой, чувствуя, что весь мир где-то далеко, — если не считать редких самолетов в небе и еще более редких автомобилей, проезжающих по грунтовой дороге.