Я слегка уколола палец, выступила крошечная капелька крови. Делом займись, велела я себе. Не замечают тебя благородные дамы, и слава Богу. Очень скоро я с головой ушла в работу, не обращая внимания ни на цокот копыт, доносившийся с улицы, ни на крики мальчишек, ни на звяканье дверного колокольчика. Я видела только иголку, атласные куски и думала лишь о стежках. Когда я закончила с юбкой, мне велели подрубить края у платья. Престарелый серый кот мягко прошел по комнате и свернулся клубком в солнечном пятне на полу возле окна. Здесь были мир и покой, как в Опи.

Я не оставалась без присмотра. Прищуренные глаза означали: «Надо переделать эту часть заново». Палец, легонько пробежавший по строчке: «Хорошо, годится». Здесь мало хвалили, но вообще не унижали, чего в избытке хватало в мастерской у Мистрис. Клиенты приходили и уходили, едва посмотрев в мою сторону, но в полдень молчаливая Симона поставила передо мной чашку с чаем и пару тостов на фарфоровой тарелочке. Я хотела бы, чтоб этот рабочий день длился вечно, но солнечное пятно, а вместе с ним и кот, ушли, свет медленно таял за окном и темные нитки уже трудно было разглядеть. Я все ниже склонялась над шитьем. Если мадам Элен заплатит мне сейчас, это будет означать: завтра не приходите.

Когда часы на стене пробили половину шестого, Симона тронула меня за плечо и сказала:

— Пора прибраться.

Пока она паковала обрезки, чтобы отдать старьевщику, я подметала пол и так волновалась, что дважды с грохотом уронила щетку. Симона кашлянула, и мадам Элен подняла голову. Во рту она держала булавки, а потому вывела мелком на столе цифру 8, затем указала на часы, на меня и вопросительно подняла брови. Да, кивнула я в восторге, завтра в восемь утра я буду здесь. В пансион я летела как на крыльях.

— Значит, ты нашла работу? И сколько платят? Ты что, даже не спросила? — допытывалась Молли.

Нет, не спросила. Молли покачала головой.

— Ладно, пошли. Сегодня на ужин тушеная телятина. Будем только ты, я и миссис Гавестон, все остальные постояльцы работают в ночь на этой неделе.

После ужина, когда миссис Гавестон ушла к себе, Молли затащила меня на кухню.

— Ну, теперь, когда ты устроена, я расскажу тебе свой план. Раньше не говорила, чтобы не морочить тебе голову попусту. — Она с поразительной скоростью мыла тарелки, а потом они, кажется, сами улетали в сушилку. — Я коплю каждый цент, который получаю от старушки Гавестон. К сентябрю уже смогу делать ссуды приезжим первачкам.

— Как?

Положим, Молли белая, поэтому получает больше, чем Лула, да и миссис Гавестон вовсе не такая скряга, как Мистрис, но все равно, как служанка может накопить столько, чтобы заняться займами?

— Не такие большие ссуды, как в банке, а много мелких, по доллару, по два. Проценты маленькие, но по чуть-чуть каждый день — это уже что-то. Так потихоньку дело и пойдет. И потом, — туманно добавила Молли, — я ведь могу оказывать Гавестон и другие услуги.

Она вынула расписанный от руки календарь, такой замусоленный, что он уже походил на мятую тряпку.

— Смотри, вот я коплю, коплю… — Молли провела пальцем по летним неделям, — а вот уже и сентябрь, и я открываю ссудную кассу. — Столбики цифр рядом с месяцами впечатляли. — Умно придумано, а?

— Да, умно.

— Иммигрантам нужна мебель, у многих с собой кроме одежды вообще ничего нету.

Она с воодушевлением принялась излагать мне свой план. Можно, например, договориться с миссис Гавестон и устроить в подвале склад старой мебели: сдавать ее первачкам в аренду, пока они не смогут купить что получше.

— Деньги повсюду, Ирма, — убеждала меня Молли, обводя руками гостиную, точно монеты валялись на потрепанном ковре, под столом и внутри неисправного пианино.

— А у тебя какой план, Ирма?

Я попыталась было рассказать ей про чудесные наряды, которые носят благородные дамы: про потайные швы и плиссировку, про буфы, воланы и складки, волнами ниспадающие от талии.

— А еще что?

Про Дзию, которую я смогу перевезти сюда, и про то, как мы с ней будем ходить гулять к озеру на закате. Если американский врач не сможет вылечить ее больные глаза, я сумею описать ей свою новую страну словами, я нарисую ее в красках и запахах.

— Ну и? — настойчиво допытывалась Молли.

Еще в мой план входит поездка в Опи, где на мои доллары отец Ансельмо закажет в церковь прекрасный витраж для окна. Про то, что я надеюсь вновь стоять рядом с матросом под звездным небом и любоваться прыгающими из воды дельфинами, я упоминать не стала.

Молли вздохнула.

— Ирма, ты деревенская простушка, ей богу. Слушай, если ты будешь находить мне клиентов среди итальянцев, я стану платить тебе посреднические. Через три года сможешь открыть собственное ателье. Если будем партнерами, то раньше.

Я закрыла глаза и увидела, как благородные леди заходят в ателье с вывеской «ИРМА ВИТАЛЕ ИЗ ОПИ, МОДНОЕ ПЛАТЬЕ». «Доброе утро, синьора Ирма», — раскланиваются они со мной. Девушки, мои девушки, тихонько работают, пока дамы перелистывают последние номера Godey's Lady's Book. «А можно у вас заказать такое же?» — спрашивают они. Конечно, отвечаю я, разумеется. И мы обсуждаем ткани — бархат, шелк, кисею-органди, прозрачный газ и плотное пике, выбираем корсаж и фасон турнюра, пуфы на рукава, оборки на юбку, ширину манжет и прочие тонкости. Я вздохнула.

— Мне пока рано открывать ателье, Молли. Я еще слишком многого не знаю.

— Ну так будешь мне помогать. Сходи в итальянское общество взаимопомощи и спроси, кто нуждается в деньгах. Это же несложно. — Для нее, возможно. Но не для меня. — Или у тебя есть тайный кавалер, который дает тебе денег? — она вопросительно задрала бровь.

— Откуда ему взяться? — я указала на свой шрам, но Молли только насмешливо фыркнула.

— Ты думаешь, это отпугивает мужчин? Приоденься, накопи денег, и они будут табунами за тобой ходить, поверь мне, Ирма Витале. И бить от страсти копытами.

— Но…

— Ш-ш-ш, — Молли потрепала меня по макушке. — Подумай об этом сегодня ночью.

Однако ночью мне снились вовсе не табуны горячих поклонников, а бархатные луга и шелковые реки под легкими кружевными облаками.

В субботу на рабочем месте меня ждал аккуратный столбик монет. Я заплатила миссис Гавестон, а остальное отнесла в банк на Полк-стрит. Со временем, обещала мадам Элен, когда плиссировка и канты будут получаться лучше, столбик станет выше. Я набралась храбрости и предложила вышить на корсаже платья цветы с листочками, и она согласилась, но дала мне понять, что сделать из гладкой материи платье, которое превратит заурядную женщину в неотразимую красавицу, или раскроить юбку так, чтобы она струилась изящным водопадом, — вот настоящее мастерство и вершина успеха. Когда мы распаковали новый рулон на раскройном столе, она нежно провела по ткани рукой. Щеки ее разрумянились, глаза сверкали.