мол, опасно, уже сколько было на него покушений, а тут еще известно, что Мациевич – из «сочувствующих». Об этом, кстати, знал и сам премьер из доклада директора департамента полиции. Но он сказал: «Я полечу. Ведь Мациевич – офицер!» Полёт прошел успешно.

«Капитан Мациевич поражает своим хладнокровием во время полетов, – пишет корреспондент газеты «Россия». – Мне пришлось видеть его при отправке в воздушное плавание и сразу после спуска. Храбрый капитан садится в свой «Фарман» так же, как мы садимся к извозчику. А когда слезает после получасового полета, то лицо его не меняется. Незаметно на нем ни волнения, как он слезает с телеги после спокойной прогулки».

Затем были другие полёты и другие пассажиры.

Кроме Столыпина с Мациевичем отважились полетать профессор К. П. Боклевский, бывший политузник Николай Морозов, адмирал Н. Д. Яковлев, председатель Государственной думы А. И. Гучков и не только они.

К концу дня 7 октября и Мациевич, и аэроплан были уже порядком утомлены. Лев подошел к ангару, где встретился с коллегой Михаилом Жуковым, с которым ездил во Францию.

– Вы уже сегодня не летали, – тихо сказал Жуков.

– Это последняя тренировка, а завтра пойду на большую высоту, – сказал Мациевич.

Публика не расходилась, узнав, что он хочет еще раз покружить в небе. Через несколько минут его «Фарман» набрал высоту 400–500 метров. Самолет как-то непривычно качнуло.

За полётом наблюдали знаменитые авиаторы-одесситы. «Что он делает?» – удивлённо спросил Сергей Уточкин, который стоял рядом с Михаилом Ефимовым.

На мгновение лётчик выровнял аппарат, но «Фарман» стал разваливаться в воздухе. Пилот падал отдельно от аэроплана. Тысячи зрителей бросились к месту катастрофы. Послышался отчаянный крик жены погибшего, женский и детский плач, крики офицеров, приказы солдатам оттеснить наседающую массу смущённых людей. В состав комиссии по расследованию причин катастрофы вошли военный инженер Найденов, авиаторы Ефимов и Сегно. Как выяснилось, во время полета не выдержала нагрузки проволока диагонального растягивания и попала в винт, что и привело к трагедии. При попытке выровнять падающий самолет Левко Мациевич сорвался с сиденья и выпал, ведь ремни безопасности ещё не внедрили, а парашюты станут разрабатывать только после этой трагедии.

Все ниже спуск винтообразный,

Все круче лопастей извив,

И вдруг… нелепый, безобразный

В однообразья перерыв…

И зверь с умолкшими винтами

Повис пугающим углом…

Ищи отцветшими глазами

Опоры в воздухе… пустом!

Уж поздно: на траве равнины

Крыла измятая дуга…

В сплетеньи проволок машины

Рука – мертвее рычага…

Так описывал эту трагедию ее очевидец Александр Блок.

Гибель Л. Мациевича

Писатель Лев Успенский, десятилетним подростком присутствовавший при гибели Мациевича, описал в книге «Записки старого петербуржца»:

«Потом говорили, будто, переутомлённый за день полета, Мациевич слишком вольно откинулся спиной на скрещение от расчалок непосредственно за его сиденьем. Говорили, что просто один из проволочных тяжей оказался с внутренней раковиной, что «металл устал»…

Через несколько дней по городу поползли – люди всегда люди! – и вовсе фантастические слухи: Лев Мациевич был-де втайне членом партии эсеров; с ним должен был в ближайшие дни лететь не кто иной, как граф Сергей Юльевич Витте; ЦК эсеров приказал капитану Мациевичу, жертвуя

Гибель Л. Мациевича собой, вызвать катастрофу и погубить графа, а он, за последние годы разочаровавшись в идеях террора, решил уйти от исполнения приказа, решил покончить с собой накануне намеченного дня…

Вероятно, то простое объяснение, которое восходило к законам сопротивления материала, было наиболее правильным…

Исковерканный самолёт, складываясь по пути, падал то «листом бумаги», то «штопором» гораздо медленнее, а ещё отстав от него, совсем наверху какой-то непонятный маленький клочок, крутясь и кувыркаясь, продолжал своё падение уже тогда, когда всё остальное было на земле. На этот раз солдаты аэродромной службы и полиция опередили, конечно, остальных. Туда, где упало тело лётчика, бежали медики с носилками, скакала двуколка Красного Креста».

Хоронили Мациевича как национального героя, улицы Санкт-Петербурга были заполнены народом, над траурной процессией летел дирижабль «Кречет». На похороны авиатора пришло не менее ста тысяч человек. Ничего подобного столица не видела со времен прощания с Достоевским.

Лев Макарович Мациевич был похоронен на Никольском кладбище Александро-Невской лавры. На свежую могилу положили 350 венков. Один из них, с сине-желтой лентой и украинской надписью возложил Симон Петлюра.

Почему харьковский профессор русской истории Дмитрий Багалей решил переквалифицироваться в украинцы?

7 ноября 1857 года в Киеве родился Дмитрий Иванович Багалей – человек, который стал не просто историком Харькова и его окрестностей, но и активным преобразователем края. Долгое время он, не будучи местным уроженцем, был своего рода эталоном харьковца. Но, увы, не в каждом времени, отпущенном ему судьбой, он действовал достойно.

Киевский мещанин

Дмитрий Багалей родился в Киеве, на Подоле (ул. Спасская) в мещанской семье. Причём в такой среде, откуда не стоило ждать какой-то карьеры. О том, как эта среда жила, как говорила и о чем думала, в 1883 году напишет Михаил Старицкий в пьесе «За двумя зайцами». Так что будущий учёный и общественный деятель вполне мог оказаться родственником, соседом или одноклассником незабвенного Свирида Петровича Голохвостого, цирюльника из-за канавы.

Его отец был мелким ремесленником, мастером по изготовлению конской упряжи, то есть шорником или лымарем. Предки Дмитрия по отцовской линии принадлежали к рыбацкому цеху, уже в 1766 году Алексей Багалейко в нём состоял.

Мальчик рано лишился матери и воспитывался тёткой. Она считала, а женившийся вторично отец не возражал, что мальчик должен получить хорошее образование, и деньги, вырученные с продажи небольшого деревянного флигеля, доставшегося от матери, пошли на обучение Мити. После окончания приходской школы и прогимназии (во время его учёбы, вышедшей из четырехклассного уездного училища) он поступил во 2-ю киевскую гимназию.

Там он познакомился с творчеством Чернышевского, Маркса и других революционных писателей, но не прикипел к ним душой. Куда более важную роль в формировании будущего ученого сыграло знакомство с Владимиром Антоновичем, с которым Багалей познакомился, будучи уже студентом историко-филологического факультета киевского университета св. Владимира.

Уже на первом курсе будущий академик вступил в одно из полулегальных украинских объединений – «Кош». Целью его было создание и издание словаря украинского языка. За участие в этом кружке Багалей на полгода был исключён из Киевского университета.

Дмитрий решил не прекращать обучение.

Новым местом учёбы он выбрал Харьковский Императорский университет. Так произошло его знакомство с городом, которым много