Как это случилось месяц назад, Паша Яценко пошёл наперерез японскому истребителю. Не спешить, подобраться ближе и целиться в кабину. Если и не достанешь лётчика, то разобьёшь приборы, продырявишь капот. Очереди четырёх пулемётов сотрясали машину. Фонарь вражеской кабины покрылся трещинами. «Накадзима» продолжал свой стремительный полёт, но истребителем никто не управлял. Он завалился набок и по крутой траектории врезался в землю.

Из девяти самолётов на свой аэродром вернулись лишь пять. Почему не семь или восемь? Я был бы этому только рад, но действительность сурова. Наши потери в авиации над Халхин-Голом оказались больше, чем японские.

А Павел Яценко после второй победы получил почётное прозвище Игнатьич. Нечто вроде награды. За ужином он сидел рядом с командиром эскадрильи, который разливал водку в стаканы.

– Ещё сто граммов, Игнатьич?

– Можно, – солидно отвечал двадцатилетний пилот, которого никто уже не называл молодым. 

* * *

Второй стрелковый батальон капитана Лазарева продолжал занимать позиции на вершине высоты Баин-Цаган. Ждали пополнения. Поредевшие роты растянулись в цепочку. Каждая охраняла участок метров семьсот и более. Бойцы находились шагах в пятнадцати друг от друга. Слишком важна была высота. Никак нельзя допустить, чтобы её снова захватили японцы.

Заштопывая прорехи, присылали тыловиков: бойцов комендантской роты, снабженцев, ездовых и даже штабных писарей.

Сбежал из госпиталя лейтенант Иван Сорокин. Приехал на попутной машине в халате, тапочках и с пистолетом в кобуре, которую прижимал к груди вместе с портупеей.

– Ты что, Ванька, охренел? – стучал по лбу пальцем ротный Назаренко. – Знаешь, чем такое самовольство может закончиться?

– Я же не в тыл бежал, а в свою часть. Мне сказали, вас перебрасывают на тот берег, а где там в степи свой полк найдёшь?

– Типун тебе на язык, – ругался Юрий Фатеевич, который не слишком рвался в бой.

Жена с детьми наконец собралась приехать из Читы в Монголию. Семьи временно не пускали, но мысль, что жена и дети хотят быть с ним, приятно согревала. Снова рисковать жизнью в атаках не хотелось.

– Одёжку мы тебе найдём, – рассуждал Назаренко. – Но вдруг начальство в госпитале шум поднимет? Тебе ведь справка нужна, где ты полторы недели болтался.

– Не болтался, а лечился!

– Юрий, давай я в госпиталь съезжу, – предложил Василий Астахов. – Надо захватить кое-какие трофеи, умаслить врачей.

За последнее время Назаренко и Астахов сдружились. Война меняет людей. Ротный прекратил свои придирки, увидел, что у него появился крепкий заместитель, на которого можно положиться.

– Подружку свою хочешь проведать?

– Не знаю, здесь она или в Тамцак-Булаке осталась. Неплохо бы встретиться.

Для врачей и начальства госпиталя приготовили подарки: небольшой трофейный браунинг, бутылку китайского вишнёвого вина, складной шёлковый веер и другие мелочи.

Василий умел разговаривать с людьми. Приехав в госпиталь, сразу всё уладил. Госпитальные руководители махнули рукой на грубое нарушение дисциплины. Выписали справку для Сорокина, а старшина выдал потрёпанное обмундирование взводного.

Медсестры Тани Замятиной в полевом госпитале не оказалось, её оставили в посёлке. Астахов также узнал о смерти батальонного комиссара.

– Чего же нам не сообщили? – вырвалось у Василия. – Мы бы всё как положено организовали.

– Кому надо сообщили, – ответил начальник отделения. – А хороним мы их сами. Вон, целое кладбище выросло.

Астахова попросили захватить в поле двух санитарок. Одна из них, к удивлению Василия, оказалась Люся Гладкова, подруга Тани.

Оказалось, что на переднем крае слабо организована первая помощь раненым. Ротные санитары не обладают достаточной квалификацией, не всегда могут остановить кровь при тяжёлых ранениях. В госпиталь и санбаты попадают бойцы в безнадёжном состоянии, других удаётся спасти с большим трудом.

– Вот, направили к вам на укреплинию, – улыбалась Люся.

Вторая санитарка, помоложе, смотрела на лейтенанта с явным интересом.

– Не разевай рот, – толкнула её в бок Люся, когда садились в кузов «полуторки». – Найдёшь и получше, в полку много неженатых командиров. А скорее всего, нас при штабах оставят. Начальство без женского тепла не может.

– Я не за тем еду, – запротестовала юная санитарка.

– За тем или другим… неважно. Главное, что полк – это уже передний край. Прибавка к зарплате, день за три идёт.

Юную санитарку оставили при штабе полка – глянулась кому-то из высоких командиров. Люся Гладкова, постарше и попроще на лицо (ей было двадцать три года), попала во второй батальон. Комбат Пётр Лазарев сказал комиссару:

– Подумай, куда её направить. И накорми с дороги.

Боровицкий соображал быстро, не хуже своего папы-адвоката. Небольшая, туго сбитая фигурка Люси ему понравилась.

– Пусть в батальоне пока останется. Проведёт занятия с ротными санитарами, поучит их.

– Пускай, – согласился Лазарев, обременённый множеством забот.

Со дня на день ждали пополнения, не хватало взводных командиров. Бельё и брюки на монгольской жаре сгорали. Простая вещь – портянки, а их надо было менять дважды в неделю. Иначе пойдут болячки на ногах.

Имелись трудности с питанием. Две полевые кухни пока справлялись, но третью разбило при бомбёжке. Если в батальон прибудет хотя бы сотня новых бойцов, то без третьей не обойтись.

Целая проблема – комары. Никогда бы не подумал капитан Лазарев, что в раскалённой степи бывают такие полчища кровопийц. Едва стемнеет, люди не успевают отбиваться. Накомарники лишь обещают, да в них не видно ни хрена. Мази не хватает, одеколон тоже не выход (в нём спирт), а в полковую санчасть то один, то другой боец попадает с расчёсами.

На плоскогорье ветер частично сдувает комарьё. Но после жары наступают холодные ночи, красноармейцы простужаются. Кому объяснишь, почему среди лета бойцы попадают в санчасть с простудой.

У батальонного комиссара Боровицкого свои заботы. Следить, чтобы каждый день в ротах проводились политинформации и читка газет. Политруки забывали о комсомольских и партийных собраниях, выпуске боевых листков. Именно от этого зависел в первую очередь правильный настрой красноармейцев и командиров.

Бывший приятель Назаренко только ухмыляется, а в роте у него порядка нет. Сбежал из госпиталя лейтенант Сорокин, хорошо, что обошлось без лишнего шума. Бойцу во время ночного дежурства почудилось, что к нему подбираются японские разведчики, а это шуршал песком ветер. Бестолковый парень бросил гранату, переполошились пулемётчики, открыли огонь. Звонили из штаба дивизии, узнать, что случилось.

Боровицкий стал выговаривать ротному за паническое поведение, тот огрызнулся.