Перед Играми в Пхенчхане, когда у всего спортивного мира на слуху были имена Алины Загитовой и Евгении Медведевой, я спросила Николаева, каким он видит развитие женского одиночного катания притом, что этот вид фактически уперся в потолок девичьих возможностей. Валентин тут же начал объяснять:

«Если мы вспомним Олимпийские игры 1992 года, их выиграла Кристи Ямагучи, прыгнув каскад 3+3. Мидори Ито на тех же соревнованиях показала тройной аксель. Заметьте, мы говорим о событиях почти тридцатилетней давности. Тогда в женском катании витала идея пяти тройных прыжков, и в 1992-м пятью тройными владела примерно половина участниц. К 2002 году пять тройных уже были нормой женского катания, хотя каскад 3+3 все еще считался эксклюзивом. Сейчас мы видим, что и пять тройных, и каскад 3+3 с тулупом – это абсолютный, рядовой стандарт. Некоторые лидеры пытаются исполнять каскад из тройного лутца с риттбергером, как это делает Алина Загитова. На самом деле тот же самый каскад ничуть не хуже делала в свое время Ирина Слуцкая, так что никакой особенной доблести я тут не вижу. Но я к чему: потолок, в который сейчас уперлось мировое женское катание, должен вот-вот прорваться. Но куда? В направлении четверных прыжков? Маловероятно.

– Почему?

– Потому что для этого должно появиться новое поколение спортсменок, которые с началом пубертатного периода не будут терять скоростные качества, а главное – начальную скорость при входе в прыжок. «Удар-вращение», как когда-то назвал это Алексей Мишин. Пока девочки легонькие и узенькие, этот «удар-вращение» дает им возможность быстро набирать очень большое количество оборотов в секунду. А как только ребенок подрастает, у него тут же начинаются проблемы с угловыми скоростями.

Сейчас есть спортсменки, которые уже выросли, но успешно выполняют очень сложные прыжки, сохраняя способность быстро крутиться. Как только таких спортсменок станет много, четверные прыжки в женском катании появятся в большом количестве. Это так же неизбежно, как то, что происходило в плане прыжков в мужском одиночном катании. Мы же помним времена, когда четверной тулуп прыгали Элвис Стойко, Курт Браунинг. Каждый раз это была барабанная дробь и никакой гарантии, что прыжок будет выполнен. Когда мы с Галиной Змиевской мучились с четверным прыжком Вити Петренко, чего только ни делали, но начальной скорости вращения Виктору все равно не хватало. Слава Загороднюк делал четверной уже значительно увереннее. А Вася Еременко, с его невероятными скоростными характеристиками, прыгал три различных четверных. Но это были единичные примеры. Которые сейчас наверняка появятся и в женском катании.

– Так они уже появились, – перебила я тренера.

– Знаю, – невозмутимо отреагировал Николаев. – Видеозаписи я смотрел. Во-первых, там пока еще большая проблема с докрутами, а во-вторых, это именно дети, а не девушки. Но сейчас в женском катании есть та же Загитова. Когда Алина выступала в юниорах, она не очень мне нравилась. Более того, я не видел слишком большой возможности развить ее катание. Как выяснилось, ошибался: в этом году Загитова катается значительно лучше. Но это вообще другая спортсменка – она отличается от всех. Это уже не Медведева, но и не те маленькие девочки, которые стоят у нее за спиной. Алину я назвал бы как раз первой ласточкой того поколения, которое массово должно появиться в фигурном катании через несколько лет. Она уже имеет достаточно взрослое тело, и я не исключаю, что пубертатные процессы у нее стабилизировались. Загитова не выглядит ребенком, она – маленькая женщина.

Тут ведь еще важно и то, какую задачу ставит перед спортсменом тренер, – продолжал Николаев. – Я, например, часто думаю о том, что девочки такого уровня, как Загитова и Медведева, с такими начальными характеристиками могли бы показывать в фигурном катании нечто более интересное, чем каскад лутц-риттбергер. Сейчас, понятно, уже никто не будет заниматься усложнением их программ – время ушло. Учить четверные прыжки в шестнадцать лет очень сложно, неважно, кто этим обучением будет заниматься: Сергей Дудаков с Этери Тутберидзе или Алексей Мишин. Это не просто изменение каких-то технических навыков, а глобальное изменение отношения к самому прыжку. Изменение прыжковой философии. Мишин, знаю, это понимает. Большинство других тренеров – нет. Если к Мишину привести девочку и сказать, что через год она должна прыгнуть четверной прыжок, не думаю, что он ее возьмет. А вот возиться с Каролиной Костнер ему было интересно. Хотя лично я считаю, что проект не получился.

– Почему же? – удивилась я. – Ведь именно под руководством Мишина Каролина восстановила все прыжки и даже тройной лутц.

– Да, – согласился Николаев. – Но ничего нового она не сделала. За счет того, что Мишин детализировал каждый элемент, он дал Каролине «мозговой» фундамент – ментальную уверенность, которая появляется, когда спортсмен до мельчайших винтиков понимает все, что происходит, может предвидеть сбой. Костнер не нуждается в том, чтобы ею управляли. Она работает много, и работает «с головой». Образно говоря, Костнер – это спортсменка, которой нужно ставить задачу не забить мяч в ворота, а забить его под левую перекладину, стоя в дальнем углу штрафной площадки. Так что к Мишину она пришла, скорее всего, не потому, что он – великий тренер, а потому, что ее прежний наставник Михаэль Хут перестал двигаться вперед. Исчерпал на каком-то этапе способность находить для Каролины задания, которые ей нужны. Я как-то был свидетелем сцены, как Сергей Четверухин начинал отрабатывать у Жука восьмерку назад с петлями. Стас опоздал на тренировку и, когда появился, тут же спросил ученика: «Что отрабатываешь?» И когда услышал про восьмерку назад с петлями, выгнал Сергея с тренировки. Потому что этот элемент имеет такое количество деталей, что работа может идти только над чем-то строго конкретным. И очень важно, когда спортсмен умеет свою работу детализировать.

В том разговоре с тренером я заметила: «Знаю, что вам всегда была не слишком близка философия победы любой ценой». И услышала в ответ:

– Это действительно философский вопрос, применительно к спорту. Есть тренеры, которые стараются сберечь спортсмена как можно дольше, есть такие, кто стремится достичь успеха как можно быстрее и действительно использует для этого все методы. Взять Станислава Жука: у него, образно говоря, имелась амбразура, над которой было написано: «Чемпионы мира и Олимпийских игр». На эту амбразуру он бросал всех своих учеников, и ему по большому счету было неважно, упадут вниз живые люди или их останки. Успех «выживших» сопровождало невероятное количество травм, а многие талантливые спортсмены из-за этого и вовсе не состоялись. Сергей Четверухин – ярчайший пример. В этом смысле философия Жука и философия Игоря Москвина всегда были диаметрально противоположны. Стас был классным тренером, очень хорошо ко мне относился, довольно много помогал, но москвинское отношение к спорту и людям, которые себя ему посвящают, всегда было для меня гораздо ближе, чем принципы Анатолия Тарасова в хоккее или Жука – в фигурном катании. И травм у Москвина всегда было намного меньше. В нашей со Змиевской группе травм тоже было не так много, хотя прыгали спортсмены очень интенсивно – снижали количество прыжков только перед соревнованиями. Просто уровень физической подготовки был у наших спортсменов на высочайшем уровне. Помню, к нам приехал один 18-летний спортсмен, провел вместе со Славой Загороднюком разминку в зале и в ужасе спросил после: «Если это – разминка, то что тогда у вас называется тренировкой?»