Тут есть определенный парадокс, – продолжал объяснять Николаев. – Чем выше человек поднимается, тем меньше у него остается времени на то, чтобы заниматься собой, готовить тело к работе. У нас это тоже было: все, допустим, уже вовсю работали на летних сборах, а Витя Петренко катался в «Туре Коллинза» и присоединялся к группе только в июле. В отношении маленьких детей получается другая история: они растут, вытягиваются, мышечная масса становится в процентном отношении меньше, спортсмен же продолжает тренироваться, не снижая нагрузок. И получается, что, чем больше он умеет, тем больше подвержен опасности. В целом большое количество прыжков всегда приводит к тому, что организм изнашивается раньше времени, исчерпывает свой ресурс. При таком подходе всегда бывает много травм. Травма в фигурном катании всегда где-то рядом, хотя совсем тяжелые случаются не так часто. Я как-то читал медицинскую статистику по этому вопросу, так наш вид спорта стоял на третьем месте – после горных лыж и спортивной гимнастики. Остальные виды спорта были далеко позади. Уж насколько блистательный фигурист Юдзуру Ханю, но даже ему не удалось не травмироваться…

* * *

Когда Медведева уехала в Канаду к Брайану Орсеру, разорвав все отношения с Тутберидзе, я спросила Николаева, верит ли он, что Женя сумеет вернуться на свой прежний уровень. И каково это вообще – заниматься реанимацией спортсмена после столь грандиозного успеха и последующего провала? – Ведь была же история Баюл, которую как раз Николаеву пришлось буквально возвращать к жизни – вытаскивать ее из эмоциональной и физической пропасти, в которую спортсменка рухнула после Игр в Лиллехаммере.

Однако тренер вдруг начал рассказывать совсем о другом. О том, как однажды, искупавшись ранней весной в ледяной воде Днепра, обнаружил, что на берегу у него украли одежду. В результате подхватил дичайшее воспаление, выкарабкаться из которого не помогали никакие уколы и антибиотики. Когда дело стало совсем плохо, один из врачей сказал: «Не имею права давать вам такую рекомендацию и очень бы просил на меня не ссылаться, но способ есть: нужно взять полсотни горчичников и ровно на 45 минут поставить их на спину».

Рассказывая мне об этом, Николаев признался, что сам не понимает, как вытерпел тогда эту экзекуцию. Но через два дня от болезни не осталось и следа.

Историю же эту тренер вспомнил потому, что перезагрузка спортсмена и вывод его на новый уровень – очень похожая вещь. Просто роль горчичника здесь выполняет тяжелейшая летняя нагрузка, причем не в зале, а на песке.

– Работая на песке, я заметил интересную вещь: после первого года таких тренировок эффект от них уходит достаточно быстро. На второй длится чуть дольше. А вот в третий год держится до четырех месяцев. Такой накопительный вариант получается. Эффект объясним просто: где спортсмену удобнее прыгать – на акробатической дорожке или на песке? Разумеется, на дорожке, потому что, как с нее ни толкнись, она всегда ответит. А песок засосет. Значит, нужно сняться с него раньше, то есть максимально включить взрывные качества. Соответственно, вырабатывается взрывная сила. Длинные кроссы на песке прекрасны для кардиоработы, интервальная работа тоже дает интересный результат. Это все равно что ты стоишь на льду без коньков и нужно быстро двигаться – чтобы сохранить равновесие. То есть у тебя работают все мышцы. Прекрасный вариант для подготовки тела – водные лыжи. Но не слаломные, а для фигурного катания – доска, которая постоянно норовит из-под человека вырваться. На песке требуется постоянно держать равновесие. На льду ты занимаешься тем же самым.

Сложность работы на песке в том, что она опасна: чуть перегнул палку и сразу получил травму – усталость связок накапливается при такой работе очень быстро. Плюс – постоянно закрепощаются мышцы – молочная кислота выводится медленно. Это требует большой работы над растяжкой. Отработали в течение дня четыре или пять часов – вечером обязательно полтора часа очень тщательной растяжки. Очень много видов спорта пользуется песком. Это болезненно, порой невыносимо, но всегда дает результат. Ведь любое возвращение спортсмена подразумевает, что подниматься нужно уже на совершенно иную высоту, не на ту, что была, когда человек сознательно или вынужденно уходил…

В самом начале 2000-х на одном из телевизионных каналов появилась программа, сделанная специально для трехкратной олимпийской чемпионки Ирины Родниной. Называлась она «После пьедестала», и подразумевалось, что в рамках этой передачи бывшие великие чемпионы будут откровенно рассказывать такому же, как они сами, заслуженному спортсмену-ведущему о секретах и превратностях спортивного бытия.

В попытках создать эксклюзивный и узнаваемый антураж студии администрация программы не преуспела. Родниной предписывалось вести разговор с собеседником, сидя на кованой скамье, какие ставили во времена Ирининой молодости в многочисленных столичных скверах, но интерьер получился до такой степени кладбищенским, что в спортивной среде программа тут же получила иное название: «Жизнь после смерти».

Несмотря на ощутимый привкус черного юмора, название по своей сути было абсолютно точным: для любого спортсмена уход из спорта с уровня элитных достижений – это всегда конец жизни, уход в абсолютную неизвестность и состояние если не паники, то глобальной растерянности. Поэтому и нет ничего удивительного в том, что момента завершения спортивной карьеры так или иначе боятся все.

Программа просуществовала не слишком долго. Очень быстро выяснилось, что рассказы героев о том, что было после, достаточно однотипны и скучны. Никогда не работавшая журналисткой Ирина, похоже, просто не знала, как разговорить собеседника и за какую ниточку потянуть. Сценарий и весь бэкграунд, как это почти всегда бывает в авторских телевизионных программах, создавали специально нанятые редакторы, не понимающие в спорте ни бельмеса.

Я же каждый раз, когда видела Роднину на экране, вспоминала наше с ней самое первое интервью, сделанное во времена еще моей стажерской работы в газете «Советский спорт».

Наверное, я тогда одной из последних прощалась с ней. В квартире на Кропоткинской царила предотъездная суета, на столе лежали паспорта и билеты на самолет, который непонятно на какой срок должен был унести Ирину с семьей в США. Время от времени в комнату забегала четырехлетняя Аленка, чтобы присесть к маме на колени и тут же умчаться по своим делам. В соседней – Саша занимался с учительницей английским.

Свидетелем отъезда Родниной я оказалась, в общем-то, случайно, и писать о ней не собиралась. Это было инициативой главного редактора, пригласившего меня в свой кабинет со словами: «Надо сделать интервью с Ириной Родниной. Вы ведь знакомы?»

Мы действительно были неплохо знакомы, поскольку выступали за один клуб, но воспринимала я Ирину так же, как и вся страна – несокрушимым бойцом и патриотом. А тогда, приехав к ней домой, увидела прославленную спортсменку совсем другой. Очень домашней и чуточку растерянной.

Разговор получился откровенным. Именно тогда Ирина сказала:

«Я ведь никогда не проигрывала. И не знаю, как бы повела себя, случись проиграть хоть однажды. Хорошо помню, как штангист Юрий Власов, который стал олимпийским чемпионом в 1960-м на Играх в Риме, вновь начал тренироваться после того, как через четыре года проиграл Леониду Жаботинскому в Токио. Тогда я спросила его тренера – Сурена Багдасарова, который помогал и нам, фигуристам, подкачаться, будет ли Власов еще выигрывать. И услышала удивительную вещь. Что есть спортсмены, которые постепенно идут к своим победам через поражения, срывы. А есть такие, которые сразу становятся чемпионами. И для последних проиграть – это катастрофа, после которой им уже не стать первыми. Я вспомнила эти слова, увидев через двадцать лет Власова на передаче в „Останкино“. Человека, много раз преодолевшего себя, овладевшего профессией, о которой не всякий может мечтать. Увидела его с той же громадной раной в душе. Рана кровоточила все эти годы. И всегда она будет болеть».