– Ну хорошо, – сказал подполковник. – Сейчас отдам распоряжение, чтобы привезли его.

– Держи меня в курсе, хорошо? – просияла я.

– Ладно, – буркнул Мельников и положил трубку.

* * *

Дмитрий Таранов сидел в кабинете подполковника Мельникова и молчал. Андрей Александрович уже поведал ему, в чем подозревают Дмитрия, и теперь ждал, что тот добровольно сознается в содеянном. Но Дмитрий молчал. Он вообще никак не отреагировал на обвинения со стороны подполковника, ничем не выразил своих эмоций, не стал оправдываться, но и не отрицал ничего. Он просто молчал. Я сидела в уголке и тоже помалкивала, предоставив Мельникову самому «колоть» Таранова.

– Дмитрий, – продолжал подполковник, внимательно посмотрев в хмурое лицо парня. – Своим молчанием ты только задерживаешь дело. Я уже не говорю о том, что причиняешь неприятности своей сестре…

При этих словах подполковника Таранов слегка вздрогнул и поднял на Мельникова глаза.

– Да-да, – как-то даже сочувственно пояснил Андрей. – Подумай, что будет, если мы станем допрашивать ее, задавать кучу вопросов – знала ли она о преступлении, почему не сообщила в милицию, и даже – не она ли явилась подстрекательницей к этому. Ведь понятно, что ты пошел на это из-за сестры!

– Олеся тут ни при чем, – глухо сказал наконец Дмитрий, сжимая кулаки. – И не трогайте ее.

– Вот и помоги сделать так, чтобы это не коснулось твоей сестры, – вкрадчиво проговорил Андрей Александрович. – Раз уж ты ее так любишь.

Таранов снова погрузился в молчание. Мельников вздохнул и привел самый сильный аргумент:

– Ну что ж, Дмитрий, есть и другой вариант. Самый, что называется, объективный. Сейчас я тебя отправлю на анализ. Исследовать будут твою сперму. И если окажется, что она идентична той, что обнаружили у Ангелины Синицыной, то уже все разговоры станут бесполезны. И дело автоматически передается в суд. Тебя даже уже и спрашивать ни о чем не будут, потому что и спрашивать не о чем. И в этом случае уже ни о каком чистосердечном признании не может идти и речи. Ну так как?

Таранов молчал. Лоб его пересекла глубокая складка, он о чем-то сосредоточенно думал, видимо, прикидывая, какой вариант для него наиболее приемлем.

– Ну что ж… – резюмировал Мельников. – Тогда – на анализ…

Он уже потянулся к телефонной трубке, как вдруг Таранов резко вскинул голову и тихо проговорил:

– Не надо. Скажу я все сам. Только анализов этих дурацких не надо.

– Отлично, – невозмутимо проговорил Мельников, включая магнитофон и доставая лист бумаги.

Он вызвал лейтенанта и усадил его за стенографирование показаний Таранова…

* * *

Дмитрий Таранов привык жить правильно. Правила эти он придумал себе сам и следовал им неукоснительно. Правила были, в общем-то, хорошими и верными, может, слишком бескомпромиссными.

Он не выделялся во время учебы в школе, тем не менее был этаким молчаливым лидером. Неразговорчивый, замкнутый, Дмитрий всегда знал, что при возникшем конфликте коллектив поступит так, как считает он. Это делало его уверенным в себе человеком.

Когда Таранов попал служить в Чечню, он нисколько не испугался. Дмитрий был уверен, что выстоит в любой ситуации. И это он считал всего лишь проверкой на прочность.

Он и в самом деле выстоял. Остался жив, не сломался морально, благополучно дослужил до конца срока и вернулся домой. Девушки до ухода в армию у него не было, так что ждали его только родные. И почему-то все эти долгие месяцы службы он чаще других вспоминал свою младшую сестру Олесю. Может быть, из-за контраста с той грязью, которую ему пришлось там повидать и испытать. Олеся была чистой и доброй девочкой, и Дмитрий носил ее образ в своем сердце как своеобразный талисман.

Вернувшись, он с радостью и гордостью обнаружил, что сестра стала совсем взрослой, что она уже учится в институте и превратилась в красивую девушку. Дмитрий поистине гордился ею. То, что Олеся могла заниматься чем-то недостойным, ему и в голову не могло прийти.

Он, возможно, так никогда и не изменил бы своего мнения, если бы не случай. Как-то раз, гуляя по вечернему городу, забрел Дмитрий в один из районов. Неожиданно он увидел, как мимо проехала машина, в которой он заметил свою сестру. Рядом с ней сидел мужчина. Очень удивившись, Дмитрий невольно свернул в тот двор, куда заехала машина. Олеся и мужчина вышли и направились в дом. Там их уже поджидала какая-то женщина.

Дмитрий, пока еще не понимавший, в чем дело, и только чувствовавший, что что-то здесь неладно, дождался, когда сестра и неизвестный мужик покинут дом. После этого он поднялся на крыльцо и постучал. Дверь открыла та самая женщина.

– Вы к кому? – окинула она Дмитрия оценивающим взглядом. – По объявлению, что ли? Или кто посоветовал?

– По объявлению, – ответил Дмитрий.

– А, ну так проходи, посмотри на месте, – женщина засуетилась, приглашая Таранова в свое жилище.

В доме было довольно богато, но неуютно. Хозяйка сразу же провела Дмитрия наверх, в спальню, где стояла широкая кровать, еще не застеленная.

– Вот, – повела она рукой. – Все чисто, никто не мешает… Девочки все приличные. Видал, может, сейчас только одна вышла? Картиночка!

– Она что же, клиентов здесь принимает? – деланно-равнодушно спросил Дмитрий, уже понявший, что представляет собой этот дом.

– Ну да, – кивнула женщина.

– И давно?

– Эта? Нет, свеженькая совсем. Не притерлась еще. Но клиенты довольны, довольны, – покачала она головой. – Многие любят таких. Есть и поопытней. Ты какую хочешь?

– Я подумаю, – торопливо двигаясь к выходу, сказал Таранов. Он уже выяснил все, что его интересовало.

– Подумай, подумай, – ступая за ним по пятам, говорила сводница. – Не прогадаешь, у меня и дешево, и хорошо. Приходи, приходи. Только заранее закажи, а то расхватают всех! – крикнула она ему вслед.

Дмитрий яростно захлопнул дверь и двинулся домой. Слава богу, что в тот вечер родители ушли в гости, и он имел возможность поговорить с сестрой с глазу на глаз. Собственно, разговор начался без слов – с удара наотмашь по щеке. Олеся, растерянная, никак не ожидавшая ничего подобного от брата, от которого видела только любовь и ласку, упала на пол. Она подняла на Дмитрия перепуганные глаза.

– Еще, шалава? – с ненавистью спросил Дмитрий.

Олеся уткнулась носом в пол и расплакалась. Вид ее слез отрезвил Дмитрия и даже вызвал в нем чувство огромной жалости. Он смотрел на худенькое тело сестры, беспомощно сжавшееся в комочек, и волна сочувствия и нежности поднималась в нем. Он поставил Олесю на ноги, обнял ее и повел к дивану. Та уже просто сотрясалась от плача, перешедшего в рыдания.

– Ну, успокойся, – виноватым голосом проговорил он. – Успокойся, расскажи мне, как это получилось? Почему ты стала этим заниматься?