Подобный сдвиг, когда экономическое развитие стало «побочным продуктом» деятельности, подобной тому, что делается в казино, получил жесткое осуждение кейнсианства. Зато он полностью соответствовал догматам монетаризма, вследствие чего подлинное кейнсианство, существенно дополненное Калецким, было отодвинуто в периферию экономической мысли. Открыв новые возможности для финансовых спекуляций, неоклассическая теория и политика подвели мир к тому кризису, в котором он теперь находится.

Как видно из материала предыдущей главы, мы стали жертвой этой теоретической фальсификации учения Кейнса вкупе с другими догматами неоклассической ортодоксии и основанной на ней политики навязывания другим народам интересов и воли мирового капитала. Об этом свидетельствует такой примечательный факт, что еще в 1996 году группа российских и американских ученых, включая Л. Клейн, Дж. Тобин, К. Эрроу, М. Интрилигейтор, Л. Тэйлор и М. Поумер, выступила с резкой критикой способов их проведения (Реформы глазами…1996). Хорошо это или плохо, чьими-то глазами, но с давних времен государство в нашей жизни играло гораздо более значительную роль, чем на Западе. Поэтому нам нужно было не отстранения государства от экономики, а ее демократизации и, таким путем, утверждения законности и порядка. Этот главный вопрос в ходе реформ был подменен захватом собственности, открывшей дорогу беззаконию и произволу. Демократия в очередной раз была принесена в жертву. Появившийся вместо нее российский частный собственник, не знавший конкуренции и не обладающий западной предпринимательской культурой, оказавшись в условиях свободы, потерял даже прежнее представление о том, чего можно и чего нельзя. Он принял рынок не как новую культуру ведения хозяйства, которую надо освоить, а как узаконенный произвол, где для личной наживы никаких запретов нет. Подконтрольный обществу рынок для криминального капитала смерти подобен.

Однако в том, чего не хочет разбогатевшее меньшинство, заинтересовано обедневшее большинство. В сложившихся условиях единственной движущей силой социально-экономического прогресса может быть только государство, но только после его коренного преобразования на демократических основах и освобождения от коррупции и других форм криминала. Но кто и как это сделает? На этот вопрос пока определенного ответа нет. В неоклассической теории его тем более быть не может, которая замкнута в раз и навсегда принятую систему воспевающих капитализм неизменных канонов, исключающих какие-либо существенные его изменения. Посткейнсианство открывает для нас в этом отношении больший шанс, поскольку, во-первых, оно не идеализирует капитализм, а во-вторых, является открытым для притока новых идей и питается различными теоретическими источниками, которые и образуют его потенциал.

Естественной реакцией на подобную неспособность ортодоксии ответить на проблемы современного развития стало посткейнсианство как развитие первооснов теории Кейнса и освобождение ее от неоклассических элементов. Имея в виду необходимость подобной доработки кейнсианства перед лицом неоклассического синтеза 70-х гг., Дж. Робинсон писала: «Мы теперь имеем основную концепцию долгосрочного и краткосрочного анализа, которая дает нам возможность связать воедино Маркса, Кейнса и Калецкого и применить это к современной ситуации, но предстоит еще пройти долгий путь в этом направлении» (Robinson, 1979, p. 216).

Преимущества дополнения потенциала посткейнсианства за счет Маркса и Калецкого стали особенно ясными в ходе развернувшейся в 60-е и 70-е годы дискуссии по теории капитала, которая вращалась вокруг проблем природы прибыли и сущности технологического выбора (Harcourt, 1972). Решающую роль в обосновании посткейнсианской позиции, как уже отмечалось, сыграла работа Сраффы (Сраффа, 1999), которая возродила теорию стоимости классической школы применительно к современным проблемам. В работе Сраффы была доказана возможность обратного переключения технологий, что явилось опровержением неоклассической и подтверждением воспринятой у классической школы трактовки капитала и прибыли.

Хотя предметом дискуссии была теория капитала, но, как показал Харкорт, она в немалой степени затронула также и другие связанные с ним проблемы: теории стоимости, экономического роста и распределения национального дохода. Прояснение позиций по этим коренным проблемам экономической теории способствовало консолидации посткейнсианцев. Сказалось превосходство кейнсианской макроэкономики и преимущества взглядов Калецкого. В ходе дискуссии, как уже отмечалось, посткейнсианцы ощутили себя самостоятельным, но обладающим большим потенциалом теоретическим течением. К настоящему времени посткейнсианство уже представляет собой довольно широкое течение экономической мысли, охватывающее далеко не во всем единых ученых и идей. Это хорошо видно по составленной П. Давидсоном «Таблице политической экономии», в которой значительное число маститых ученых разнесены по трем направлениям, которые можно отнести к левому крылу, центру и традиционному кейнсианству (Davidson, 1978, p. 4; 1990, p. 282-283).

В качестве объединяющей основы представителей посткейнсианства обычно указывают на их негативное отношение к неолиберализму. Верный сам по себе, этот признак мне кажется недостаточным. Для определения посткейнсианства в качестве особой школы экономической мысли, на мой взгляд, необходимы по крайней мере два образующих концепцию компонента. Во-первых, оригинальная методология, позволяющая найти альтернативные решения по коренным проблемам социально-экономического развития. Доу пишет, что «школа мысли может быть определена в соответствии со своей методологией и лежащей в ее основе философией» (Dow, 1999, p. 31). Таковым представляется критический реализм. Во-вторых, необходима оригинальная модель социально-экономической системы. В этом смысле посткейнсианская концепция характеризуется:

– регулируемым распределением национального продукта;

– политикой смягчения существующего разрыва между богатыми и бедными;

– выдвижением на первый план задачи поддержания высокого уровня занятости и обеспечения каждому достойного заработка и достойной жизни.

Ничего подобного ортодоксия не может предложить, так как она, как отмечалось, замкнута в раз и навсегда принятую систему подчиненных идеализации капитализма постулатов. Посткейнсианство может это сделать, подчеркнем еще раз, благодаря тому, что оно является открытым для притока новых идей и питается различными теоретическими источниками, которые сливаются в единый поток, образующий его потенциал.

В посткейнсианском экономическом учении имеется большой ряд фундаментальных подходов и положений, которые отвечают нашим нуждам куда больше, чем догматы, заимствованные из неолиберального арсенала. Тем не менее, не только у заинтересованной в них богатеющей верхушки, но у более бескорыстных академических кругов нет достаточного внимания к ним. Тем более необходимо, хотя бы коротко, отметить их путем сопоставления с положениями неолиберальной (неоклассической) ортодоксии.

Первое. Неоклассическая ортодоксия исходит из позитивистской методологии и рассматривает экономику как закрытую систему, связи которой, подобно явлениям природы, носят жестко фиксированный характер, а потому анализирует ее в логическом времени с помощью математически формализованных ограничений и допущений. Вследствие этого мэйнстрим впадает в виртуальный мир иллюзорных предположений и отрывается от реальности. Неоклассические модели, утверждает Дж. Робинсон, состоят из замкнутого круга одновременных уравнений. В любой момент логического времени прошлое предопределено точно так же, как и будущее (Robinson, 1962, p. 26).