– А он это искренне? Как думаешь? – спросил Захаров.

– Никаких сомнений, товарищ генерал! Я с ним разговаривал вот так, как с вами. Близко его видел. Он себя прежнего, то есть полковника Ведьмакина, забыл напрочь. А он был единственный, кто мог дать ключ к пропавшим миллиардам. Двадцать пять миллиардов долларов…

– Да, я помню.

– И вот мы вышли на его семью. Хотели отработать связи, какие-то контакты. В надежде на то, что нащупаем ниточку. Я перерыл весь дом. Тот самый, где жила семья Ведьмакина. И нашел телефонный номер. Просто – от руки записан в книжке. Абонент находился в Швейцарии. Такая цепочка вырисовывалась: деньги, тайные счета, Швейцария. Понимаете?

– Понимаю. Хоть какая-то зацепка.

– Вот! И я туда звоню. Мне человек отвечает. Русский. И он предлагает перенести наш разговор. Говорит, что сам мне позвонит. Позже. Я должен ждать звонка от него. То есть быть в назначенное время у этого телефонного аппарата. В доме Ведьмакиных. Конкретно в этой точке. Понимаете?

– Нет.

– В назначенный час меня там поджидают киллеры.

– Тебе не показалось? Ведь ты жив.

– Просто я в тот раз оказался проворнее.

– Ты вообще парень шустрый, как я вижу, – оценил Захаров.

– Так вот, у моего швейцарского собеседника был его голос, – сказал Корнышев и указал на Потапова.

Как пригвоздил.

– Он хотел тебя убить? – уточнил генерал.

В его голосе не угадывалось ни недоверия, ни насмешки. Он вообще так задал вопрос, будто в этот момент думал о чем-то своем.

– Да.

– А смысл? – все тем же бесцветным голосом осведомился Захаров.

– Он был среди тех, кто прятал концы пропавших миллиардов, – уверенно произнес Корнышев.

– А ты, Святослав Корнышев, эти миллиарды разыскивал, – подсказал Захаров.

– Так точно!

Корнышев обнаружил, что его рассказ не произвел на генерала никакого впечатления. Значит, он не ошибся. Они заодно: Захаров, Потапов, Нырков…

– В твоей истории есть один существенный изъян, – сказал генерал. – Ты не мог участвовать в розыске пропавших денег. Не мог встречаться с семьей полковника Ведьмакина. Не мог убить подосланных киллеров. Ты не мог во всем этом участвовать лично. Тебе это могли только рассказать. Могли только заставить тебя в это поверить. Как когда-то заставили полковника Ведьмакина поверить в то, что он не полковник ФСБ, а рязанский шофер. Ты – не Корнышев.

– А кто я?! – вырвалось у Корнышева.

– Ты – его двойник!

Корнышев видел лица всех троих: и Захарова, и Ныркова, и Потапова. Они смотрели на него так, будто только что увидели диковинного зверя. И интересно, и жутковато им одновременно. Корнышев хохотнул. Потому что чего угодно он ожидал от них, но только не такого вот кульбита.

– И как меня зовут на самом деле? – насмешливо осведомился Корнышев.

– Я не знаю… Слава…

Захаров ответил с заминкой, споткнувшись на имени собеседника. И добавил, будто извиняясь:

– Я буду тебя по-прежнему называть Славой… Потому что не знаю, как тебя зовут на самом деле. Я не знаю, кто ты. Не знаю, откуда ты взялся. Но я знаю точно, что ты – не Корнышев. Я не говорил тебе об этом прежде. И сейчас бы не сказал. Если бы ты не натворил того, что натворил, и не ударился в бега. Мы не можем найти Корнышева… Настоящего Корнышева. Но у нас есть ты. Хоть какая-то надежда. Зацепка такая. Я хочу, чтобы ты понял: мы тебя не выпустим. Это исключено. Мы не имеем права тебя потерять. Ты – наша последняя надежда. Тем более что мы даже не знаем, кто ты есть на самом деле. Тебе даже некуда идти. Ты сам не знаешь, кто ты. Ты знаешь только то, что тебе вложили в голову. Как когда-то вложили фальшивую легенду в голову полковнику Ведьмакину.

– Это ложь, – спокойно ответил Корнышев. – Простите, товарищ генерал!

Он извинился без смирения и подобострастия, лишь номинально соблюдая субординацию, смотрел при этом прямо собеседнику в глаза. Им не удастся его обмануть.

Генерал, который подобное услышал от подчиненного, вероятно, впервые в жизни, не возмутился, не поразился и на крик не сорвался, а с неожиданным для всех присутствующих спокойствием осведомился:

– Почему же ложь?

– Это трудно объяснить, товарищ генерал, – с вызовом произнес Корнышев. – Вот туман, – он повел рукой вокруг. – Сейчас он есть, а потом рассеется. И это не требует доказательств. Так будет. И это всем известно. Вот машина. Она способна передвигаться быстрее человека, идущего пешком. Я знаю, что это так. И если вы будете утверждать обратное…

Корнышев выразительно посмотрел на собеседника.

– Нет, утверждать такого я не буду, – благосклонно произнес Захаров.

Еще бы!

– А вот он я, Святослав Корнышев. Я это знаю…

– А кто еще это знает… Слава?

Корнышев опешил от неожиданного вопроса.

– Кто может подтвердить, что ты – Корнышев? Я сейчас не про твою внешность, не про твое лицо. У того двойника, который умер в больнице при переливании крови, – у него тоже была внешность Корнышева. Но ведь он Корнышевым не был, согласись.

– Да кто угодно может подтвердить!

Корнышев отвечал вроде бы уверенно, но было заметно, что он растерялся.

– Кто может? – повторил свой вопрос Захаров. – Ты прожил на земле сорок лет. Ты контактировал с людьми. Должен же быть кто-то, кто, повстречав тебя, скажет радостно: «Славка! Привет! Сколько лет, сколько зим!» Кто они, эти люди? А?

– Ну, первыми всегда вспоминают родителей, – произнес неуверенно обескураженный Корнышев.

– Они живы?

– Нет.

– Тогда, может быть, кто-то, с кем Корнышев служил? Полковник Богуславский…

– Он мертв.

– Предшественник Богуславского, под чьим началом Корнышев искал пропавшие миллиарды. Я говорю о генерале Калюжном Олеге Харитоньевиче…

– Убит.

– Сослуживец Корнышева, Илья Горецкий…

– Погиб.

– Все я какие-то примеры неудачные беру, – сказал Захаров, внимательно глядя на собеседника. – Может, ты сам кого-то вспомнишь, Слава?

– Жена Ведьмакина!

– Ведьмакина Алла Михайловна скончалась в изоляторе ФСБ, – сказал Захаров. – Как и ее муж, Ведьмакин Александр Никифорович.

Он будто уличил Корнышева во вранье. Словно сам давным-давно все понял про собеседника, да тот юлил и изворачивался с упорством, и ему был предоставлен последний шанс – исключительно с той целью, чтобы окончательно изобличить лжеца.

– Все эти люди давно мертвы, Слава, – сказал Захаров. – Мы с тобой вспоминаем только о покойниках. Только о людях, которые уже не могут ни подтвердить чего-либо, ни опровергнуть.