нуждался в надежде. Судя по результатам исследований, о которых я читала в медицинских журналах, азидотимидин был не самым эффективным препаратом. До сих пор не было доказано, что он помогает отсрочить проявления СПИДа. К тому же в журналах стали появляться статьи о высокой устойчивости вируса. Предполагалось, что ВИЧ может мутировать в человеческом организме, чтобы обмануть азидотимидин. В этом лекарстве для меня был лишь один плюс: оно давало надежду. И поэтому было по-своему незаменимым: ведь больным и оставалось только надеяться.

Я хорошо помнила, как Марк, болельщик «Нью-Йорк Янкис», впервые показал мне пузырек азидотимидина. Марк умер – его я тоже похоронила на кладбище Файлс, – но на его примере я убедилась, какой волшебной силой обладает этикетка с флакона этих таблеток. Поэтому я ездила к тем, кто, как Тим и Джим, чувствует себя вполне хорошо, и говорила: «Вот, остаток таблеток заберите себе, но отдайте флакон». Мне нужно было принести человеку, который только начинал пить таблетки, доказательство. Доказательство того, что я даю ему лекарство, которое может спасти жизнь.

Ребята жаждали узнать как можно больше и спрашивали, что их ждет в конце пути. «Когда люди умирают…» Они никогда не говорили: «Когда я умру…» Никто не хотел озвучивать мысли о собственной смерти. Ведь послезавтра обязательно изобретут вакцину. Так они и жили месяцами, а иногда и годами. В надежде.

Глава шестнадцатая

У меня на руках умирал один из моих новых подопечных, и моей растерянности не было предела. Кит был другом Боба и Фила, которые позвонили мне с просьбой о помощи. Боб и Фил вместе приехали из Нью-Йорка и были первой среди моих знакомых – и геев, и натуралов – межрасовой парой. В Хот-Спрингсе в то время сохранялась очень сильная сегрегация, сопровождавшая человека от колыбели до могилы. Черных и белых даже хоронили на отдельных кладбищах. Когда Боб позвонил, то сразу дал мне понять, что если цвет кожи Фила – это проблема, то тогда они обойдутся и без меня. Я даже не сразу сообразила, о чем он, – ведь я привыкла всегда выступать на стороне жертв несправедливости. Люди ненавидели других людей из-за их ориентации, но я и думать забыла о других глупейших причинах ненависти.

Боб был лысым, и его лицо напоминало чистый холст, окрашенный фиолетово-красными высыпаниями саркомы Капоши: один большой очаг на правой щеке и россыпь маленьких пятнышек на левой. Я впервые видела пораженную саркомой кожу вживую, потому что с моими подопечными такого еще не случалось. Но этот симптом постоянно демонстрировали в телевизионных передачах и в журнальных статьях про СПИД. Фил был очень красив: у него были коротко стриженные волосы, а из-за наступившей худобы улыбка стала только шире. Фил и Боб подобрали Кита по дороге из Нью-Йорка. Это был невысокий паренек с копной кучерявых волос песочного цвета. Он тоже был болен СПИДом, но выглядел куда лучше, чем Боб и Фил. Он постоянно улыбался и всегда, когда хотел сделать глубокий вдох, убирал волосы с лица.

Когда Фил позвонил из больничного таксофона, я подумала, что он сейчас скажет, что Бобу совсем плохо. Я уже начала доставать досье Боба из глубин памяти, но Фил сказал, что звонит по поводу Кита.

У того началась сильнейшая лихорадка. Кит жил в отдельной комнате, и, когда однажды утром он не вышел из комнаты, Боб обнаружил его в бессознательном состоянии. Они с Филом тут же отвезли Кита в больницу. Его положили в реанимацию.

Взглянув на Кита, я сразу поняла, что ему осталось не больше суток. Фил и Боб были потрясены. Состояние Боба продолжало ухудшаться, и он, наверное, представлял себя на месте Кита.

– Не хотите немного передохнуть? – спросила я.

Парни посмотрели друг на друга, но ни один из них не решался сказать «да». Я заверила их, что у Кита еще есть немного времени и что сейчас им надо проветрить голову.

– Идите прогуляйтесь.

Они ушли, а я осталась с Китом. Я села на стул и взяла его за руку.

– От тебя я такого не ожидала, – сказала я. – За такими тихонями нужен глаз да глаз.

Чар, новенькая медсестра, увидела меня через стекло и вошла в палату. Она очень быстро стала моей любимицей. Мы кивнули друг другу. По ее взгляду я поняла, что она понимает, сколько осталось Киту, но порядочность не позволяет ей сказать об этом в его присутствии.

Чар была старше меня и осветляла волосы, чтобы скрыть седину. Она принимала пациентов такими, какие они есть, и была ко мне очень добра и внимательна. Если я просиживала с подопечным всю ночь, приносила мне кофе. Мы подружились, когда я навещала серба, появившегося буквально из ниоткуда. Когда его привезли в приемный покой, он уже был не в состоянии говорить. В его документах значилось, что ему пятьдесят пять лет, – обычно моим подопечным было не больше тридцати. Мы с Чар снимали его жизненные показатели и стаскивали кольца с его пальцев. Чар рассказывала невероятную историю о том, как у нее умирал муж и как она намучилась, снимая с него обручальное кольцо. Мы так увлеклись разговором, а мужчина возьми да и умри. Поняли мы это не сразу. Будто он нас обхитрил.

Я была права, что Киту остаются последние сутки. Он умер, когда в палате были Боб и Фил, и я благодарила его за то, что он ушел тихо. Парням совершенно ни к чему было видеть отвратительный анонс того, что их ждет. Они хотели устроить Киту похороны, и я подумала, что нам сможет помочь «Хот Спрингс Фунерал Хоум». В этом похоронном бюро управляющим недавно стал Даб Таунсенд, один из добрейших людей в моем окружении. Я описала Дабу ситуацию, заверив, что его работникам не придется бальзамировать тело, – знала, что это их пугает. С организацией кремации я могла помочь сама, но что касается похорон, мне хотелось, чтобы их провело именно «Хот Спрингс Фунерал Хоум».

Даб сказал «да», и я крепко его обняла, сказав, что всегда знала, что на него можно положиться. Ушла я в надежде, что не ошиблась. Ведь разочаровывать иногда могут даже добрые люди! В церкви, да и во всем городе я была изгоем, так что когда люди, вроде Чар и Даба, проявляли ко мне человечность, это казалось чем-то выдающимся.

Мне хотелось помочь Филу и Бобу организовать недорогие похороны, но нужно было раздобыть урну. Снова прийти в гончарную мастерскую к Кимбо Драйдену, купить банку для печенья, пересыпать в нее прах Кита и в таком виде принести его в похоронный зал было невозможно. Нужны были сорок долларов на урну, но их у меня не было. У Фила с Бобом в карманах тоже было пусто. С минуту я думала, к кому из пожилых горожан можно обратиться. Если бы я хоть что-то значила для нашей церкви, то могла бы попросить помощи у прихожан. Могла бы устроить специальный сбор денег и мгновенно получить нужную сумму. Такой сбор, например, проводился, чтобы купить новые псалтири взамен тех, что и так были в отличном состоянии.

В тот вечер я пришла в «Наш дом», чтобы почувствовать энергию жизни.

– Налей воды, – попросила я Пола. – Мне надо поговорить.

Я рассказала ему о Ките, объяснила, что Даб готов его похоронить и что я не могу купить настоящую погребальную урну.

– И сколько же она стоит?

– Сорок долларов.

Казалось, Пол удивился:

– И только?

– Да, – сказала я. – Со всем остальным порядок. Осталось разобраться с урной.

Пол немного помолчал.

– Она правда стоит всего сорок долларов?

Мне стало неловко. У меня не было лишних сорока долларов! На учете был каждый цент: нужно было оплачивать счета и бензин, который я тратила, чтобы возить ребят по больницам. Весь мой бюджет был спланирован заранее.

– Да, – ответила я.

– Рути, – медленно произнес Пол. – Я кое с кем переговорю, и, если ты сможешь зайти к нам