Тонкокостная широкоплечая Мэрилин предстала перед нами в кудрявом черном парике, который, казалось, сотворил сам Господь. Мэрилин пела песню Мадонны «Like a Virgin». На ней было невероятное длинное белое платье, которое поглощало весь свет и отражало его на зрителей. Лесбиянки в первом ряду встрепенулись, глядели на Мэрилин во все глаза и приподняли руки, чтобы в нужный момент наградить ее оглушительными аплодисментами. На нее было невозможно не смотреть. Я заметила, с каким обожанием рассматривает ее Пол. Она без дураков была настоящей звездой!

На середине песни я достала из сумочки доллар и подошла к Мэрилин. Она обернулась и, улыбнувшись мне, протянула руку, словно королева, принимающая подношение.

– Спасибо, дорогая.

– Пожалуйста, – ответила я.

Развернувшись, я подошла к Полу, который стоял у самой сцены.

– Кто это? – спросила я. – Она великолепна.

– Мой парень, – произнес Пол мягким голосом, в котором слышались нотки восхищения. – Его зовут Билли.

Глава пятнадцатая

В воскресенье вечером Эллисон никак не могла успокоиться. На улице стояла невыносимая жара, но я знала, что все дело в том, что скоро Эллисон должна пойти во второй класс и очень переживает. Нам обеим было не по себе. Я сидела в комнате у Эллисон, глядя на одетую в пижаму дочь. Телефон молчал, и мне не нужно было срочно навещать никого из ребят.

Эллисон посмотрела на меня с заговорщической улыбкой:

– Хочешь немного прогуляться?

Я улыбнулась ей в ответ:

– Пойдем.

Время от времени, особенно в сильную жару, мы совершали такие вечерние вылазки. Моей беспокойной душе они тоже шли на пользу. Мы доезжали до озера, а затем сворачивали к Северной и Западной горам. Нам это всегда помогало. В машине Эллисон не засыпала, но она знала, что, когда мы вернемся домой, ей пора будет ложиться в кровать. Таков уговор: я подчинилась ее желаниям, и теперь ей нужно подчиниться моим.

Озеро было великолепно: в стеклянной глади черных вод отражались стоящие через дорогу фонари. Открыв окна, мы глубоко вдыхали воздух уходящего лета. Горная дорога взлетала вверх и ныряла вниз; сейчас здесь одностороннее движение, а раньше было две полосы, а точнее, действовало правило «поднимайтесь и спускайтесь как хотите».

Мы всегда останавливались на вершине Западной горы, чтобы насладиться видом. В шестидесятые и семидесятые это была гора свиданий. Сюда приходили якобы посмотреть на «утку». Речь шла о контуре огней Хот-Спрингса, который, если присмотреться, напоминал по форме утку. Дети говорили своим родителям:

– Мы лазали на гору и смотрели на утку.

– Очень мило, дорогая.

Здесь зачали не одного ребенка.

Хот-Спрингс так разросся, что утка исчезла, но Эллисон все равно продолжала ее искать. Мы вышли из машины и сели на капот, положив ноги на крыло. Это было наше место. Иногда мы покупали пончики и перед школой приезжали сюда смотреть восход. Я подумала, что в новом году нужно делать это почаще. Если будет время.

Эллисон показала пальцем на дом Тима и Джима и стала гадать, какое из светящихся окон на одиннадцатом этаже принадлежит им.

– Они очень веселые, – сказал Эллисон.

– Да.

– Надеюсь, они еще долго будут такими.

Я молчала, не зная, что сказать.

– Я тоже, – произнесла я наконец. Было ли в жизни моей дочери хоть какое-то постоянство? Ее отец умер, и она очень зависела от дружбы детей, которым родители пока еще не запретили с ней играть. Она знакомилась с ребятами, которых ей вскоре предстояло хоронить. Рано или поздно, но это случалось. Ей было всего семь лет, а она уже молилась, чтобы Господь даровал парням больше времени на земле.

Я обнимала Эллисон правой рукой, подоткнув ладонь ей под ногу, чтобы придвинуть ближе к себе. Левой рукой я по памяти прочертила в воздухе контур утки.

– Она все еще с нами, – сказала я дочери. – Нужно только хорошенько поискать.

В выходные я позвала Митча с собой на дрэг-шоу и попросила одеться понаряднее, чтобы выказать должное уважение артистам. Он выбрал одну из своих гонконгских рубашек с расстегнутым воротом, на манжетах которой были вышиты его инициалы, серые брюки и черный ремень с тяжелой золотой пряжкой. Я была в красном коктейльном платье, которое удостоилось похвалы даже от не очень щедрого на комплименты Митча. Нет, он вовсе не был бесчувственным, просто обычно не обращал на такие мелочи внимания. Самое забавное, что сам-то он был человеком довольно тщеславным, и отчасти поэтому шоу ему так понравилось. Митч упивался вниманием со стороны парней, стоявших у бара. Когда же к нему на каждой песне подходили артисты и он таким образом становился полноценным участником представления, его восторгу, казалось, не было предела. Как, впрочем, и моему. Думаю, ребенок из бедной семьи, который учился в Каттере, а теперь надел рубашку за сто долларов, чувствовал в дрэг-квин родственную душу.

После шоу мы с Митчем, окрыленные, оказались на танцполе. В перерыве между песнями я похвалила его за то, что он дал артистам денег, – для меня это было проявление доброты и уважения. Митч рассмеялся.

– Если я даю деньги стриптизершам, – пошутил он, – то почему бы не давать их твоим друзьям?

Я закатила глаза, но тоже посмеялась. Обняв Митча за шею, я заметила стоявшего за его спиной Билли. Даже без макияжа и парика – у него, оказывается, были короткие угольно-черные волосы – он был прекрасен. Теперь я обратила внимание на его точеные скулы и выдающийся подбородок. Он выглядел очень молодо: ему, наверное, было не больше двадцати.

Когда Билли проходил мимо, я помахала ему рукой и сказала:

– Отличное шоу!

Он остановился.

– Правда? – Его голос оказался ниже, чем я думала, и в нем совсем не было слышно деревенского акцента. Но говорил Билли немного робко, и вот этого я никак не ожидала.

– Конечно, – ответила я. Хотя на самом деле мне хотелось сказать намного больше. – У вас было чудесное платье.

Билли искренне рассмеялся.

– А мне нравится ваш наряд, – сказал он.

– Откуда вы родом? – спросила я. По его голосу никак не могла этого угадать.

– Из Дарданелла.

– Из Дарданелла? – Не в силах скрыть удивление, я почти прокричала название города.

Билли улыбнулся и, загадочно посмотрев на меня, стал обнимать подошедших поклонников. Дарданелл располагается на севере штата, в часе езды по проложенному в соснах хайвею 7, прямо на берегу реки Арканзас. Казалось, город застыл у воды в ожидании барж XIX века, которые привезут джин, хлопок и свежие новости. Это был один из тех городков, в которых у всех машин из выхлопной трубы выходит синий дым – такая там царит нищета. В Арканзасе Великая депрессия так и не закончилась, но, думаю, когда она наступила, Дарданелл уже был не самым процветающим городом.

Между мной и Билли было явное притяжение, но долгое время мы восхищались друг другом на расстоянии. Я с прической, достойной члена Junior League, и он – кинозвезда из Дарданелла. Поначалу мы виделись нечасто, хотя раза два в неделю я оставляла Эллисон с Бонни на пару часов и шла в «Наш дом» к открытию. Я сидела за барной стойкой рядом с Полом, пила содовую и болтала с Билли обо всем на свете. Я не отвлекала его, если он готовился к шоу. Мы с ним, словно кошки, принюхивались друг к другу, а в баре я была на его территории.

В Хот-Спрингсе можно было многое понять о человеке, если знать, с кем он общается. В «Нашем доме» этот принцип не срабатывал. Почти все завсегдатаи бара покинули родные места, чтобы начать новую жизнь в Хот-Спрингсе. Даже Пол, который переехал в Хот-Спрингс, будучи в десятом классе, предыдущие пятнадцать лет, кажется, провел в другом мире. Если бы у парней были хоть какие-то связи в мире натуралов Хот-Спрингса, они не могли бы так запросто посещать гей-бар. А еще приходилось считаться с репутацией семьи. Но мужчины и женщины «Нашего дома» оставили все это в прошлом.

Будучи незамужней женщиной, я начала постепенно входить в их круг. Я была знакома с геями благодаря своей работе, связанной со СПИДом, но с ними я обсуждала лишь Т-лимфоциты и симптомы болезни. Здесь же все было иначе. Посетители