Его заинтересовало, что собаки быстро научились прерывать свои прогулки в парке, услышав рев сирен[571]. Единственное, на что он жаловался: «По ночам во время сильных налетов оглушительный грохот орудий мешает работать. В такое время трудно сосредоточиться на чем угодно, и даже глупая газетная статья отнимает в два раза больше времени, чем обычно»[572].

Его самый сильный текст раннего периода войны – «Лев и Единорог», эссе, звучащее как песня о битве за Британию[573]. Он работал над ним с августа по октябрь 1940 г. в разгар этой военной кампании и отразил в нем войну с точки зрения патриота с левыми взглядами, удрученного поведением британской аристократии и считающего возможным, что война вызовет социальный взрыв.

Его замечания о Чемберлене вполне могли бы принадлежать Черчиллю. Оруэлл писал:

На начальном этапе войны Оруэлл был полон удивительного для него оптимизма. «Эта война, если мы не потерпим поражение, покончит с большей частью существующих классовых привилегий», – надеялся он[575]. По сути, он окажется прав – многие классовые привилегии после войны исчезнут, однако не вследствие революционного слома, а путем законного перехода власти в руки послевоенного лейбористского правительства.

Похоже, Черчилль был единственным консерватором, которым Оруэлл восхищался.

В очерке о социалисте и писателе-утописте Г. Д. Уэллсе[576] он отметил, что Черчилль лучше понимал большевиков, чем Уэллс. Уэллс ответил Оруэллу гневной запиской: «Прочти мои ранние работы, ты, дерьмо!»[577] Стареющий романист стал презрительно называть Оруэлла «этим троцкистом с большими ступнями»[578].

«Речи Черчилля по-настоящему хороши, на традиционный лад, хотя мне не нравится его подача», – записал Оруэлл в дневнике 1941 г. после выступления Черчилля на Би-би-си[579]. Что касается прочего, Оруэлл сохранял давнее недоверие к правым. Он с одобрением писал о словах друга, что «за отдельными исключениями, такими как Черчилль, вся британская аристократия полностью разложена и лишена самого обыкновенного патриотизма»[580].

* * *

События битвы за Британию и последующего «Блица» имели классовые последствия, которые ощутили как Оруэлл, так и Черчилль. Бедняки непропорционально больше страдали от авианалетов 1940 г. Правительство Черчилля медленно реагировало на последствия бомбардировок для простых людей. Станции лондонского метрополитена не сразу были открыты для использования в качестве бомбоубежищ, отчасти из страха, что ищущие спасения люди будут мешать движению поездов и, возможно, откажутся выходить наружу[581]. Фил Пиратин, коммунистический деятель из района Степни[582], сильно пострадавшего от налетов, привел группу обитателей Ист-Энда к роскошному отелю «Савой» и потребовал впустить их в убежище в подвале. Прочитав об этом в газете, Черчилль спросил членов кабинета, почему не обеспечено укрытие на станциях подземки. «Меня стали уверять, что это крайне нежелательно», – вспоминал он[583]. Черчилль с этим не согласился, и скоро на станциях метро были открыты бомбоубежища.

Бомбардировки, длившиеся с осени 1940 г. до весны 1941 г., облагородили бедноту в восприятии британцев. «Сегодня рабочий класс на сто процентов состоит из героев, – писал Том Харриссон, антрополог, оценивавший литературу о «Блице» в разгар кампании. – В потоках безудержного восхищения забыты скромность, достоинство или верность истине»[584].

Напротив, богачи оказались под подозрением, тем более что многие удрали из Лондона в свои загородные дома. «Дама в “роллс-ройсе” наносит моральному духу больший урон, чем армада бомбардировщиков Геринга», – утверждал Оруэлл[585]. Бэзил Степлтон, летчик-ас, вспоминал, как «роллс-ройс», наехав на пожарный рукав, сорвал работу пожарных. Степлтон и его друзья остановили машину и «с помощью других людей отодвинули “роллс-ройс”»[586].

Не только некоторые британцы с подозрением относились к аристократии. В Вашингтоне генерал Джордж К. Маршалл, начальник штаба Сухопутных войск США, в 1941 г. открыто признался американскому журналисту в своих опасениях, что соглашатели из высшего класса могут подорвать усилия военных, и американские войска, которые он пошлет в Британию для подготовки к вторжению в Европу, окажутся в ловушке. «Как сообщили мне в Госдепартаменте, есть вероятность, что британцы могут заключить перемирие с нацистами»[587], – цитируются слова Маршалла в письменном отчете главы военной разведки.