Илья опять играл что-то тоскливое, на этот раз про снег, холод и одиночество, про человека, который в новогоднюю ночь бредет один по пустынной улице с бутылкой шампанского и которому некуда идти и не с кем ее выпить, и только снежинки опускаются на его губы и тают, напоминая жаркие летние поцелуи ушедшей любимой...

Алина поняла, что сейчас окончательно расплачется.

— Алинка, ты что? — спросила подошедшая к ней Тамара. — Чего тут сидишь в одиночестве?

— Да так, — сказала Алина, не желая портить праздник подруге. — Бывает... Сейчас пройдет...

Тамара наклонилась к ней поближе:

— Слушай, мне Евгений, как бишь его там, обещал на Новый год норковое манто подарить. Как думаешь, это пьяный треп или действительно подарит?

— Не знаю, — равнодушно пожала плечами Алина.

— Ну, если не подарит, я его! — Тамара рассмеялась и сжала ладонь в кулак. — Не сиди тут долго, и хватит киснуть. Там так весело!

— Я сейчас приду, — пообещала Алина.

Музыканты закончили песню, объявили перерыв. Заиграла медленная музыка из магнитофона. Илья оказался рядом с Алиной в одно мгновение.

— Станцуем? Или мне встать перед тобой на колени? — И, не дожидаясь ответа, бухнулся на пол, скорчив при этом самую виноватую гримасу, какую только мог.

Алина не удержалась и улыбнулась:

— Встань. Хватит из себя шута горохового корчить!

Илья поднялся, демонстративно отряхнул чистые колени.

— Ну так как? Станцуем? Или я сейчас снова встану на колени и не поднимусь с них никогда!

— Так уж и никогда? — притворно вздохнула Алина и протянула ему руку. — Хорошо, уговорил.

Илья обнял ее, очень осторожно прижал к себе и повел в танце. Его руки, едва касаясь, гладили ее спину, и через тонкую ткань платья Алина чувствовала тепло его пальцев.

— Можно считать, что я прощен? — спросил он, почти касаясь губами ее уха.

— Да, — кивнула Алина. — И советую тебе никогда больше не быть хамом.

— Не буду. Можно нескромный вопрос? А что ты делаешь на Новый год?

— Я еще не знаю, — призналась Алина.

— Может быть, тогда ты позволишь тебя пригласить?

— Куда?

— Я играю в новогоднюю ночь в «Центральном». Там у нас будет отдельный столик, ребята со своими девчонками придут или с женами. Соглашайся, славно проведем время, гарантирую!

— Что же тебе, пригласить некого?

— Желающих — море, — просто сказал Илья. — Но я хочу встретить этот Новый год с гобой. Не отказывайся сразу. Подумай. Глеб же наверняка будет дома с женой... Я прав?

Алина дернула плечом.

— Если ты думаешь, что своим приглашением ты меня облагодетельствовал, то ты очень ошибаешься!

— Я не хотел тебя обидеть, извини. — Илья прижал ее к себе чуть крепче.

— Я подумаю, — сказала Алина. — Но ничего не обещаю.

— Тебе, наверное, это много раз говорили, но я не буду оригинален. Ты — очень красивая. Ты заслуживаешь большего, чем имеешь...

— А вот это уже мое дело...

Мелодия кончилась. Заиграло что-то безумное и веселое. Но Илья не разжал рук.

— Танец кончился, — сказала Алина. — Пусти.

— Слушаю и повинуюсь, — убрал руки Илья.

Алина повернулась и столкнулась взглядом с Глебом. Он стоял на пороге зала и пристально смотрел на них. Интересно, как давно он там стоял... Ну и что, вздернула подбородок Алина, они просто танцевали. Что, она уже не имеет права на танец?

Глеб резко развернулся и скрылся в малом зале. Алина постояла в раздумье несколько секунд и пошла за ним следом. Она успела увидеть, как Глеб, ни с кем не чокаясь, залпом опрокинул в себя почти стакан водки. Алина опустилась на стул на другом конце стола и сделала вид, что внимательно слушает очередную байку Витолия Дмитриевича...

Витолий Дмитриевич был действительно хорошим рассказчиком, и через некоторое время Алина уже искренне смеялась над пьяными похождениями его друга-художника, который в застойные брежневские времена Первого мая вышел на центральный проспект имени Ленина с сиденьем унитаза, в которое, как в раму, был вставлен портрет бровастого генсека.

Глеб между тем сознательно и методично напивался. Больше всего на свете ему хотелось встретить Новый год вместе с Алиной. Но бросить Ольгу дома одну он действительно не мог. Это была своего рода благодарность за все годы ее жизни с ним, за ее терпение, за прощение всех его измен, о которых она знала, за сыновей, в конце концов... Жена заслужила хотя бы один настоящий семейный праздник раз в году. Таким праздником стал для них Новый год. Глеб мог забыть про ее день рождения, поздравив только с утра, мог пропить без нее в мастерской свой собственный, но в Новый год — она это знала свято — он всегда будет с ней. Тридцать первого, как когда-то в юности, они наряжали маленькую елку, вешали на нее игрушки, которым было чуть больше лет, чем их старшему сыну, Ольга пекла свой фирменный, его любимый торт, накрывала на стол, надевала свое самое красивое платье, ставила свечи. В двенадцать они чокались бокалами с шампанским, желали друг другу счастливого Нового года, а минут через пятнадцать звонили из гостей сыновья, наперебой желали счастья и получали поздравления в ответ. Ольга утирала счастливую слезу...

Нет, он не мог лишить ее этого праздника. Этой иллюзии нормальной семьи, которой давно не было... Но как объяснить это все Алине? Как рассказать про ту вину, которую он чувствует перед женой с того самого момента, когда понял, что больше не любит ее?

Глеб опрокинул очередную рюмку и неожиданно понял, что давно о чем-то разговаривает с Наташей. Та смотрела на него влюбленными глазами, подкладывала что-то в тарелку и внимательно слушала. «Что я несу?» — мелькнуло в голове у Глеба. Он слышал свой голос словно со стороны. Слышал, но не понимал ни слова.

Когда Наташа радостно кивнула и поднялась, до Глеба дошло, что он только что пригласил ее танцевать.

Алина увидела выходящую в центр зала пару — Наташу и Глеба, — горло ее перехватило от возмущения. Мало того что он бросает ее ради своей благоверной, он еще и на глазах у всех танцует с Наташкой, которая, как Алина давно поняла, влюблена в него, как кошка, и готова ему не только кофе на кафедре варить, но и таскать за ним холсты, как верный оруженосец, если только он позволит!

— Алиночка, давай выпьем! — очень кстати отвлек ее от созерцания неприятной картины Михаил Иванович.

— Давай, дядь Миш, — кивнула Алина.

На другом конце стола с хохотом и визгом Тамара пила на брудершафт с Евгением Измаиловичем. Их поцелуй длился неприлично долго. Алина увидела, как поднимается из-за стола Игорь, роняя посуду, как малиновый пиджак бывшего сокурсника разлетается в разные стороны, словно крылья бабочки, как скользит по полу галстук попугайской расцветки, на который встает ботинок Игоря, как между мужчинами пытается влезть Тамара, но Игорь отодвигает ее в сторону одной рукой, продолжая другой трясти несчастного бизнесмена.