– Слушайте, – сказал им Сальваторе, – а почему бы нам не заняться выпуском обуви под нашей собственной маркой?

– Глупенький! – засмеялись братья. – Кому ты собрался её продавать? Погляди вокруг: все американцы поголовно ходят в ковбойских сапогах и знать ничего иного не хотят.

Однако упрямый Сальваторе не желал прислушиваться к голосу разума. В 1923 году он поехал в Голливуд, расстелил на тротуаре газетку и разложил на ней свой товар.

– А что, так можно было? – ахнули проходившие мимо кинозвёзды.

Успех был ошеломительным. Сутками напролёт звёзды выстраивались перед Сальваторе в очередь, со слезами облегчения стягивали с опухших и натёртых ног сапоги, разматывали портянки да надевали лёгкие удобные туфли и штиблеты. Так родилась модная империя Сальваторе Феррагамо.

Но нет пророка в своём отечестве. В 1927 году успешный американский дизайнер Феррагамо вернулся на родину. Что едва-едва не стоило ему полного разорения. Итальянцы упорно не желали покупать итальянскую одежду и обувь. Вовсе не потому, что не любили носить красивые вещи: добрая треть экспортной продукции французских модных домов отправлялась прямиком на Апеннинский полуостров. Мало того, стоило какой-нибудь модели пройтись по парижскому подиуму в новом платье, как уже через несколько дней сотни тётушек Лючий и дядюшек Франческо воспроизводили его – с разной степенью похожести – на своих швейных машинках.

В общем, итальянская портновская муза стыдливо молчала. А когда молчат музы – говорят пушки. В бой за честь мировой модной короны вступил Бенито Муссолини.

Для начала в 1935 году Муссолини учредил Ente nazionale della moda – «Нацмоднадзор». Агенты свежесозданной спецслужбы с криками: «Полиция моды, предъявить одежду к досмотру!» – врывались в ателье и мастерские. Горе! Горе тётушкам и дядюшкам, если более пятидесяти процентов ассортимента оказывалось пошито из тканей, произведённых за пределами Италии, или не отвечало итальянскому национальному духу. Никто, правда, включая самих агентов, толком не понимал, что же именно означает это последнее требование. Поэтому по умолчанию считалось, что дух просто не должен быть французским. Местным модельерам впервые пришлось напрячься и задуматься: как же сделать так, чтобы было красиво, но скроено не по тлетворным парижским лекалам?

Развивая достигнутый успех, Муссолини вторгся в Эфиопию. За это Лига Наций покарала его экономическими санкциями.

– Ура, наконец-то! – радовался Дуче. – Теперь, когда глупые враги избавили нас от вредоносного импорта, мы без помех сможем опираться на собственные силы и перейти к использованию исключительно национальночистых материалов.

Итальянская прядильно-ткацкая промышленность действительно получила толчок к развитию, но покрыть внутренний рыночный спрос оказалась не в состоянии. Модельерам пришлось вновь напрячься и проявить невиданную ранее креативность. Вместо ставших недоступными английской шерсти и американского хлопка, в дело пошли сено, солома, крапива, конопля и даже молоко: в основе созданного по приказу партии фашистскими химиками волокна «Ланитал» лежали побочные продукты молочного производства.

В дефиците оказались не только ткани, но и сопутствующая фурнитура. Один владелец флорентийской мастерской по пошиву кожаных изделий, обегавший в её поисках все окрестности, отчаялся настолько, что сказал семье:

– Ну всё! Придётся нам закрывать лавку и курить бамбук… Постойте-ка… Конечно же!.. Бамбук!..

Сумки с замками и ручками из доступного и дешёвого бамбука произвели среди покупателей фурор. Собственно, потратив всего несколько тысяч евро, вы можете приобрести их и сегодня, если наведаетесь в любой из трёх сотен магазинов всемирной сети, которая со временем выросла из лавки Гуччио Гуччи.

Были, однако, в модной политике Муссолини и трагические – для него – ошибки. Руководствуясь отчасти личными эстетическими предпочтениями, отчасти же тем соображением, что женщины должны заниматься не всякими глупостями, а рожать побольше будущих солдат и тружеников, он повелел всем итальянкам быть ростом сто шестьдесят сантиметров и весить шестьдесят килограммов. Излишняя стройность и осиные талии были объявлены вредной французской болезнью, а «Нацмоднадзор» следил, чтобы новые модели платьев шились в первую очередь исходя из потребностей обладательниц предписанного типа фигуры. Стоит ли удивляться, что процент женского участия в итальянском антифашистском сопротивлении был необычайно высок?

Вместе с тем, увлёкшись охотой на тощих некондиционных диссиденток, «Нацмоднадзор» не озаботился созданием единого стандарта размерной сетки одежды. В результате, когда Италия вступила во Вторую мировую войну, выяснилось, что на половине её армии мундиры сидят мешком, а у другой половины руки торчат из рукавов сантиметров на пятнадцать-двадцать. Солдаты стеснялись своего внешнего вида настолько, что старались лишний раз не выходить из окопов и не попадаться на глаза противнику. Так Муссолини войну и проиграл.

В 1945 году, когда не успела ещё толком появиться новая послевоенная Итальянская республика, в Турине, по старому адресу, вновь распахнула двери штаб-квартира «Нацмоднадзора». Инициатором его возрождения стал свежеизбранный мэр города, настоящий коммунист. Возглавил же организацию предводитель местного дворянства. Пролетарии и аристократы всего Турина соединились не случайно. Дело в том, что столица Пьемонта была центром итальянской текстильной промышленности. Принадлежали же ткацкие фабрики в основном баронам и графьям. Соответственно, развитие индустрии моды означало сохранение старых и появление новых рабочих мест для обездоленных войной трудящихся масс, а буржуям предоставляло возможность этих трудящихся, ко взаимному удовольствию сторон, вволю поугнетать. Да и потом, не так уж сильна была классовая вражда, ибо путь из грязи в князи – и наоборот – в те удивительные времена мог быть очень коротким.

Жил, скажем, на стыке веков в Пьемонте часовых дел мастер. Жил он неподалёку от швейцарской границы, а потому – бедно. Кому, спрашивается, нужны итальянские часы, если всего в нескольких десятках километрах севернее полно часов швейцарских? Подумал-подумал тогда мастер да и сделал удивительный прядильный станок. Шерсть из него выходила на загляденье – тонкая, чистая, шелковистая. В 1935 году прознал о том сам Бенито Муссолини. Приехал в Пьемонт и повелел сшить себе костюм. Сын старого часовщика, юный Эрменеджильдо, заказ исполнил. Надел Бенито обновку да и спрашивает своих верных фашистов:

– Ну? Как я выгляжу?

– Позвольте вам сказать прямо, Ваше Превосходительство! – отвечали фашисты. – Простите уж за грубость, но вы вообще красавец, а в этом костюме – вдвойне!

Обрадовался тут Муссолини и, не сходя с места, пожаловал Эрменеджильдо Зенья графский титул.

Поскольку в отсутствие Дуче пролагать пути развития моды с помощью обысков и арестов возрождённый «Нацмоднадзор» уже не мог, пришлось ему ограничить свои функции организацией модных показов и выставок. Успех предприятия превзошёл самые смелые ожидания. Десятки тысяч туринцев до отказа заполняли зрительские трибуны, размахивали флагами, дудели в дудки и кричали: