В общем, всем потихоньку становилось понятно: не то главное, какие наряды ты способен изобретать, а то, как умеешь предугадывать текущие вкусы и предпочтения покупателей. И однажды известный модельер и владелец текстильных предприятий Нино Черрути пришёл на модельерскую сходку в сопровождении загорелого улыбчивого паренька.

– Познакомьтесь, это мой стилист, Армани, – представил он его.

– Кто? – удивились другие модельеры.

– Армани. Фамилия такая. Зовут Джорджо.

– Да нам без разницы, как его зовут. Но что такое «стилист» и на кой он тебе сдался?

Вопрос был закономерным. Это сегодня термины «модельер» и «стилист» превратились в синонимы. В те же времена модельером считался в первую очередь человек, который умел шить одежду. Грубо говоря – усовершенствованный портной. А вот слово stilista в итальянском языке хотя и существовало, но относилось к автомобильным дизайнерам и архитекторам. И ровно по тем же причинам, по которым первые из них не обязаны уметь прикручивать к машинам колёса, а вторым не нужно самим замешивать раствор и класть кирпичи, – Армани не умел шить.

Врач-недоучка по образованию, карьеру свою он начинал в рекламно-закупочном отделе большого универмага одежды. На этом поприще и проявилась впервые его гениальность: призванием Армани было не создание чего-то нового, невиданного ранее, но искусство превосхищать вкусы и желания публики, предлагать ей именно то, что она уже была готова и настроена купить.

Другими словами, прежде всего он был выдающимся маркетологом. Большего и не требовалось, ибо все остальные необходимые элементы системы уже существовали и до того. Армани изучал запрос рынка, создавал стиль коллекции, то есть придумывал, что, собственно, следует шить, а затем продавал этот стиль имени себя крупным туринским фабрикам готовой одежды. Для этого, правда, пришлось с нуля изобрести юридическую систему лицензий на дизайн. Фабрики не имели права вносить в него изменения, а Армани, со своей стороны, не вмешивался в процесс производства. Дальше в дело вступали миланские модные журналы, а потом – неизбежный Голливуд. Стоило Ричарду Гиру побегать в «Американском жиголо» с ног до головы одетым в Armani, как кинозрители по обе стороны Атлантики сразу же осознавали, какую именно одежду они уже давно подсознательно мечтали носить.

Короче говоря, Армани, а вслед за ним и другие стилисты той золотой эпохи – Ферре, Версачи, Труссарди – воплотили давнюю мечту муссолиниевского «Нацмоднадзора»: образовали подобие совета директоров неофициальной организации, объединявшей производительные силы всей отрасли, своим добрым именем – точнее, фамилиями дизайнеров – ручавшейся за качество продукции и определявшей пути развития национальной моды. Благодаря им надпись Made in Italy, дополненная маленьким трёхцветным флажком, превратилась во всемирный бренд, способный потягаться по узнаваемости с брендами Coca-Cola и Visa.

Модная индустрия стала вторым по значению – после туризма – сектором итальянской экономики, а её представители – начиная от неугомонного Эмилио Пуччи, успевшего под конец жизни позаседать в парламенте, до обувного магната Диего Делла Валле, сначала приложившего руку к усаживанию Сильвио Берлускони в кресло премьер-министра, а затем долго и безуспешно пытавшегося его оттуда выковырнуть – определяли уже саму политику страны. Но некоторым было мало и этого.

По сравнению со стилистами первой волны, Доменико Дольче и Стефано Габбана были молодой шпаной.

– Мы сотрём их с лица земли! – сказал Дольче.

– Но как, Доменико?.. О нас никто не знает. У нас даже нет денег, чтобы купить ткань для новой коллекции. Забыл, как для последнего показа мы простыни с твоей кровати перекраивали?

– Очень просто. Мы побьём их ценой. Если у Армани рубашка стоит четыреста, будем продавать нашу за восемьсот. На джинсы от Версачи за тысячу – ответим нашими за две. Так победим!

– Да ты головой ударился. Кто и с какого перепугу у нас это будет покупать?

Дольче взял Габбану под локоток, подвёл к ростовому зеркалу, сам же пристроился сзади, слегка поёрзал в поисках нужной позы и развёл руки в стороны.

– Смотри. Сколько у нас на двоих ног?

– Ну, допустим, четыре.

– А сколько рук?

– Тоже четыре. Но какое отношение это…

– Как ты не понимаешь?!.. Мы же с тобой и есть Витрувианский человек Леонардо да Винчи! Долгожданный венец модной эволюции. Идеальный, пропорциональный и непобедимый. Какую бы ерунду мы им ни предложили, они всё равно купят её за любые деньги. Просто поверь!..

Вот так в Италии и появилась мода. В наши дни, встав утром с постели, итальянки – а равно и некоторые итальянцы – заворачиваются в простыню от Dolce & Gabbana и ходят в ней до вечера. Правда, отдельные граждане страны никак не могут взять в толк, почему простыня эта сделана в Турции и стоит три среднеитальянских месячных зарплаты. Слышны даже голоса: что-то, мол, явно пошло не так. Какое, собственно говоря, отношение одежда, произведённая руками китайских и индонезийских рабочих и продающаяся в Токио, Москве и Абу-Даби, ныне имеет к Италии? Нужно, дескать, что-то менять… Хотя, может статься, это и не лучшая идея. А ну как жаждущие перемен итальянцы заведут себе нового Муссолини?.. С модой у него, может, и неплохо получалось управляться. Но вряд ли он итальянцам нужен. Лучше уж им как-нибудь без него обойтись. Ведь любим-то мы их всё равно не за это.

Утром ногам получше, ходить вроде можно. А если можно ходить, значит можно лезть в гору. Логично же, правильно?..

А горы всё выше, а горы всё круче, а горы уходят под самые тучи. Гряда выстроившихся в линию каменных исполинов тянется на десятки километров. Из седловины под моими ногами выныривает и бежит к вершинам едва различимая отсюда тропа. Но чтобы на неё попасть, сначала нужно спуститься с горы, на которой стою сейчас. Сделав пару шагов вниз, осознаю, что всё. Приехали.

Малейшее неудачное движение – как молотком по колену. С учётом особенностей рельефа, «неудачное» в данном случае означает «любое». О том, чтобы идти дальше, думать не приходится. Приходится думать, как вернуться обратно. С грехом пополам добираюсь до седловины. Читаю надпись на указателе: «Приют Лагдеи – 1 ч. 10 мин.»

Ага-ага, час десять, конечно… Пять!.. Уже пять часов я спускаюсь по этой проклятой скальной лестнице… Так, палку вниз. Не скользит? Хорошо. Перенести вес. Левая нога пошла!.. Согнуть, согнуть!.. Терпеть!.. Уй, больно-больно-больно!.. Фух… Ладно. Зафиксировались? Стоим?.. Отлично. Правая пошла!..

Мне повезло. Это едва ли не самое удачное на всём пройденном маршруте место, чтобы получить травму. Здесь есть люди: то и дело встречаю группы туристов. И не только привычных пенсионеров, но и вполне себе спортсменов в серьёзной походной экипировке. Внизу в Лагдеи есть опорный пункт карабинеров и лесничество. А итальянские лесники – синьоры могучие и решительные, оснащённые всем, вплоть до вертолётов. Короче говоря, при первой же просьбе о помощи меня незамедлительно примутся спасать всей толпой. В этом-то и проблема. Зная характер итальянцев, не сомневаюсь, что к спасению они приступят с энтузиазмом, готовностью и даже, не побоюсь этого слова, – удовольствием. Въезжать же в Лагдеи на носилках ногами вперёд под рёв сирен я пока не очень морально готов. Стыдно. Потому при виде людей сажусь на камень и изо всех сил изображаю, что, мол, наслаждаюсь природными красотами и жизнью.